Илья Амигуд, stmegi.com

Рош а-Шана — это еврейский Новый год, день, с которого начинается отсчет иудейского календаря. Но так было не всегда.

В действительности у древних евреев, вероятно, вообще не существовало понятия о том, когда начинается год. Они также не давали названия месяцам: Тора просто перечисляет их: «первый месяц», «седьмой месяц» и т.д.

В наши дни Рош а-Шана отмечается в первый день осеннего месяца Тишрей. Но в библейские времена этот период прямо назывался «седьмым месяцем». В период Первого Храма (с 8-го по середину 6-го века до н.э.) год начинался весной, в первый день Нисана.

Также, перечисляя праздники, Тора всегда начинает с весеннего праздника Песах, который приходится на седьмой месяц — Нисан.

То, что у древних евреев год начинался первого Нисана, не означает, что этот день отмечался каким-то особым образом. Тора говорит нам, что поводом для празднования было новолуние — то есть первое число каждого месяца. Под «празднованием» мы подразумеваем, что в Храме приносилось в жертву больше животных, чем обычно. Новолуние Нисана не отмечалось по-другому. Судя по тому, что мы знаем о ханаанских соседях израильтян, они тоже не обращали никакого внимания на «новый год».

Когда в Книге Шмот (40:17) сообщается, что «скиния была поставлена» в «первый месяц второго года, в первый день месяца», то есть в Нисане, там не говорится, что это был праздник, который, вероятно, заслуживал бы упоминания, если бы он вообще отмечался. На самом деле, нигде в Библии первое число Нисана не упоминается как праздник (хотя в Септуагинте, как мы увидим, может быть исключение).

Кровь быка

С другой стороны, первое Тишрея, отмечаемое сегодня как Рош а-Шана, упоминается как праздник — хотя и очень незначительный. Это ни в коем случае не празднование «нового года». Совсем наоборот. В книге Ваикра (23:24) говорится о первом дне Тишрея: «В седьмом месяце, в первый день месяца, будет у вас суббота [в смысле день покоя], праздник труб, священное собрание» (23:24).

В Торе не перечислены какие-либо особые обычаи для этого праздника, кроме трубления в рог и принесения в жертву некоторых животных (хотя жертвоприношение было более скромным, чем в два основных праздника — Песах и Суккот). Не указана конкретная причина для трубления и не сказано, что мы должны помнить.

Возможно, что более глубокое значение первого Тишрея было утеряно во времени. Или же, возможно, в этот день трубили в трубы и гонцы выходили в поля, чтобы напомнить израильтянам, что через две недели наступит Суккот, и у них есть столько времени, чтобы прийти в Иерусалим с десятиной и другими жертвами.

Если это так, то это означает, что 1-е число Тишрея, почитаемое сегодня как еврейский Новый год, было не более чем спутником главного события, Суккота, как и Йом Кипур и Шмини Ацерет в древние времена.

Первый день Тишрея имеет еще одно значение, о котором мы знаем, основываясь на Книге Йехезкеля. Этот пророк в самом конце периода Первого Храма предписывает, что Храм должен быть очищен (естественно, с помощью крови быка, а как же иначе?) в первый день Тишрея.

В других местах Библия говорит об очищении Храма перед Суккотом, в Йом Кипур, который приходится на 10-й день Тишрея.

Йехезкель вообще не упоминает Йом Кипур. Однако в той версии его книги, которая сохранилась в греческом переводе, называемом Септуагинтой, он приводит похожий обряд очищения, производимый первого Нисана, за две недели до Песаха.

Йехезкель также первым использует выражение «Рош а-Шана» (40:1), хотя для него оно явно не относится ни к какому празднику, а скорее просто означает начало года.

Еврейские месяцы? Не совсем

Когда и как месяцы получили названия?

Мы не знаем, какой была религиозная жизнь евреев во время Вавилонского изгнания. Но мы знаем, что к моменту возвращения в Палестину и к началу периода Второго Храма (516 г. до н.э.) еврейская религиозная практика претерпела глубокие изменения по сравнению с эпохой до изгнания.

Например, названия месяцев, которые мы используем по сей день — вавилонские по происхождению. Тишрей — это вавилонский месяц, название которого происходит от аккадского слова tishritu — «начало».

Кроме того, вавилоняне очень серьезно относились к празднованию Нового года. Они называли этот праздник Акиту (от шумерского слова «ячмень») и «Реш Шаттим», аккадский эквивалент ивритского «Рош а-Шана». Он отмечался дважды в год, в начале Тишрея и в начале Нисана, и длился 12 дней.

Можно предположить, что евреи переняли почитание Нового года у вавилонян. Но это не сразу проявилось после их возвращения — еврейские ритуалы складывались веками.

Неясно, когда именно Рош а-Шана стал отмечаться как самостоятельный праздник, хотя очевидно, что это произошло во времена Второго Храма. Все, что мы можем сказать наверняка, это то, что в книгах, написанных в этот период, таких как Книга Юбилеев и Книга Маккавеев, или в свитках Мертвого моря, не упоминается никакой «Рош а-Шана». Впервые мы слышим о нем в ранней раввинистической литературе — в Мишне и Тосефте, которые были отредактированы примерно в 200 году н.э., и в обоих есть трактаты под названием «Рош а-Шана», посвященные празднику и вопросам, связанным с календарем. Именно в этих текстах мы впервые получаем подробное описание важности праздника и его традиций.

Например, из Мишны мы узнаем, что «мир был сотворен первого числа месяца Тишрей, хотя существует мнение меньшинства, что это произошло первого Нисана».

Именно в Мишне мы впервые знакомимся с главной темой праздника — темой суда: «В Рош а-Шана все люди проходят перед ним [Богом], как овцы перед пастухом» (трактат Рош а-Шана 2).

Эта тема развивается в Талмуде, где рабби Круспедай, живший в III веке в Палестине, цитирует слова своего учителя рабби Йоханана: «На Рош а-Шана открывают три книги: одна для совершенно злых, другая для абсолютно добрых, и третья — для обычных людей. Праведные сразу же записываются, и им предписывается жизнь; Злые сразу же записываются, и им предписывается гибель; средние удерживается в равновесии с Рош а-Шана до Йом Кипура. Если они окажутся достойными, их записывают на жизнь, если нет — на уничтожение». (15b)

Дни, в которые судьба обычных людей висит на волоске, известны с середины 14-го века как «Дни трепета» (Йомим Нораим).

Шофар

Литургия праздника, то есть молитвы, добавленные к обычной ежедневной молитве, посвящена трем основным темам: Царственность Бога, заимствованная из вавилонской Акиду, где царственность (царя) была главной темой; перечисление великих деяний Бога; игра на музыкальном инструменте. По крайней мере два последних пункта были взяты из Библии, как мы обсуждали выше.

Что касается музыкального инструмента, то в принципе в Библии не сказано, что нужно именно дуть. Мишна впервые говорит нам, что это должен быть шофар — рог, обычно барана, хотя он может быть и от антилопы или другого кошерного животного.

Задолго до того, как Талмуд был отредактирован в 500 году н.э., в разных еврейских общинах возникли различные традиции относительно того, как и когда именно следует трубить в шофар. Не зная, какая из них правильная, раввины решили, что все традиции должны быть объединены.

Таким образом, в Рош а-Шана мы имеем ткиа (длинный гудок), шварим (три последовательных коротких гудка) и труа (девять быстрых гудков, разделенных на три группы по три гудка), которые раздаются в разной последовательности в разные периоды дня. В сумме это составляло 90 гудков, которые округлялись до 100, что практикуется сегодня.

Как Рош а-Шана стал двухдневным праздником

Первоначально Рош а-Шана был однодневным праздником. Его стали отмечать два дня из-за проблем с коммуникацией.

Еврейский календарь основан на лунном цикле. Новый месяц начинался с момента восхода новой луны. Восход каждой новой луны определялся раввинским советом в Иерусалиме, а позднее в Явне, на основании свидетельств очевидцев. Затем по всей земле рассылались гонцы, которые сообщали населению о начале нового месяца.

Но что касается Рош а-Шана, то празднование должно было начаться немедленно. К тому времени, когда новость доходила до самых отдаленных уголков Палестины, не говоря уже о других местах, день уже давно заканчивался.

Такие праздники, как Суккот и Песах, не представляли проблемы — они отмечались примерно через две недели после начала нового месяца.

Позже, когда календарь перестал определяться советом и необходимость в двухдневном празднике отпала (не говоря уже о том, что люди могли сами смотреть на небо), раввины решили все же сохранить этот обычай.

Гефилте фиш и другие символы

Все остальные известные традиции Рош а-Шана имеют значительно более позднее происхождение. Традиция есть мед (чтобы начать год сладко) и голову теленка (чтобы закончить год впереди) зародилась во времена гаонов. Позже телячья голова была заменена рыбьей , а та, в свою очередь, у ашкеназских евреев была заменена на гефилте фиш. Сефардские евреи предпочитали другие рыбные блюда, такие как храйме (пряное рыбное рагу в томатном соусе).

В Европе в период Высокого Средневековья употребление меда переросло в поедание халы с фруктами, которые сегодня почти повсеместно превратились в яблоки, обмакнутые в мед. Примерно в то же время возникла новая традиция есть на Рош а-Шана гранаты, основанная на ложном убеждении, что число зерен в гранате равно 613, что соответствует числу еврейских заповедей.

Обряд ташлих — опустошение карманов в море или реку (или, если они недоступны, в колодец) на Рош а-Шана — впервые упоминается в 15 веке и сегодня является распространенной традицией среди соблюдающих евреев. Предполагается, что он символизирует очищение себя от грехов.

Посылать поздравительные открытки родным и друзьям начали только в 19 веке, хотя сейчас эта практика практически исчезла. Сегодня вместо этого люди посылают электронные письма и (что раздражает) текстовые сообщения. Традиционные пожелания: «Шана Това», что означает просто «хорошего года», а для более религиозных людей — «Гмар хатима това» — пожелание, чтобы Бог признал вас добродетельным и вписал ваше имя в Книгу жизни.

Шана Това у-мэтука!

Илья Бец, jewish.ru

Вот уже 70 лет Мэри Кац Эрлих молится за семью литовцев, которые спасли её от нацистов – хотя их самих за это ненавидели, избивали и чуть не расстреляли.

Я родилась 12 января 1929 года в литовском местечке Гедрайчяй Укмергского района. Там жило-то всего 500–700 человек, почти все – евреи. Однако это не мешало моему отцу Исраэлю держать небольшой магазинчик, а моей матери Берте управлять пекарней. Мы же, дети, я и мой старший брат Лейбл, просто радовались жизни, играли в саду. У нас было много друзей, но одни из самых лучших – это Ауримас, Мейле и Эгле Рузгисы с хутора Дуденай, расположенного в семи километрах от нашего дома.

Мы обожали те дни, когда нужно было идти к Кацам за хлебом. И я, и моя сестра Мейле, и брат Ауримас. Жили мы бедно. Наш отец Каролис умер молодым, ему было всего 32 года. Мать Леокадия в свои 22 года осталась вдовой с тремя маленькими детьми-погодками на руках. Денег постоянно не хватало. Но в пекарне Кацев это не было проблемой – они либо давали нам в долг, либо просто кормили задаром. И пока мама решала в пекарне дела, мы играли с Мэри в саду.

Эгле Рузгайте

В июне 1941 года наша жизнь изменилась навсегда. Нацисты стали убивать евреев, им в этом охотно помогали литовские коллаборационисты. Сначала немцы схватили моего брата – и тем же вечером расстреляли. Потом пришли за моим отцом, арестовали, бросили в тюрьму. Когда его ночью вывели в лес вместе с другими заключенными евреями, он понял, что их ведут на расстрел. И бросился бежать. На его счастье, за кустами было озеро – он нырнул в него с обрыва и избежал пуль, которые градом сыпались ему вслед. Выбравшись на другом берегу, он попросил укрытия у какой-то женщины на ферме. Та согласилась его спрятать, но в обмен на большие деньги. Тогда папа передал нам с матерью весточку: наказал собрать деньги и найти его. Когда мы вновь воссоединились на ферме у этой женщины, отец сказал, что наутро нужно уходить – он не доверял хозяйке, был уверен, что, получив деньги, она тут же сдаст нас всех нацистам. Так и произошло – женщина позвонила в местную полицию. Благо нам удалось бежать. Скрывшись глубоко в лесу, мы застыли в недоумении, не зная, куда идти. И тут я предложила идти на хутор к Рузгисам.

В середине июля 1941 года мы услышали ночью стук в окно. Это были Кацы. Моя мама изначально сомневалась, стоит ли соглашаться на их просьбу спрятать их – она понимала, что это грозит расстрелом. И все-таки мы, дети, ее уговорили. Кацев мы спрятали в кладовке без окон, там была небольшая отдельная комнатка для копчения мяса. Под комнаткой был крошечный погреб – туда и спускались Кацы при малейшей опасности. Они там еле умещались, да что там – еле дышали. Мы с сестрами кормили их и поили. Рассказывали обо всех новостях. Так мы провели 3,5 года.

Ауримас Рузгис

Однажды Леокадия пришла вся в слезах: «Соседи шепчутся, что мы прячем евреев! Что нам делать?» Она настолько переживала за своих детей, что действительно была готова выставить нас в тот момент на улицу. И вновь ее дети уговорили ее оставить нас еще на чуть-чуть. Я не знаю, были ли в мире дети лучше – они так хотели, чтобы мы с родителями выжили.

И все-таки кто-то из соседей донес на нас. Мы с сестрой были в тот день дома одни: брат был в школе, мама – где-то по своим делам. И тут – машина, набитая немцами, собаками и оружием. Мы успели сообщить Кацам, что пора в убежище, но нацистов встретили бледные как смерть, на трясущихся ногах. «Где они?» – заорали с порога нацисты. Мы изобразили абсолютное удивление: «Кто? Мы дома совершенно одни!» «А ну не врать!» – и тут нацист с размаху ударил мою сестру. Дальше они не обращали на нас уже никакого внимания. Нашли кладовку, а под ней и погреб. Когда они вывели из-под пола Кацев, мы были уверены, что всех нас сейчас на месте расстреляют. Но нет, Кацев забрали в тюрьму в Укмерге. Туда же отвезли вскоре мою мать.

Эгле Рузгайте

Дети Леокадии продали последнее в доме, чтобы хоть как-то задобрить тюремных охранников и попросить у них защиты для нас. Это спасало нас на протяжении полугода. А потом, при приближении Советской армии, нас всех отпустили. Первой, кого мы с родителями увидели на пороге тюрьмы, была Леокадия. Она ждала нас. Мы все вместе, вчетвером, вернулись к ней в дом. Дети были счастливы нас увидеть – мы обнимались и плакали. Конечно, ведь мы уже были одной семьей. А вот возвращаться в Гедрайчяй было грустно. Всю семью моей матери убили: мои дедушка с бабушкой, дяди и тети, двоюродные браться и сестры – все погибли.

Нам же было страшно продолжать жить в Дуденай – все соседи знали, что мы прятали евреев. И мы пошли к Кацам. И стали жить вместе. Но вскоре они уехали – сначала в Израиль, а потом в США. Дом они оставили нам. Одна из моих племянниц до сих пор продолжает там жить.

Ауримас Рузгис

Благодаря Рузгисам я осталась в живых и смогла создать большую семью. Каждый мой ребенок и каждый мой внук знает про подвиг Леокадии и троих ее детей – Ауримаса, Мейле и Эгле. Они сделали возможной нашу семью, и они и сами часть нашей семьи. Надеюсь, мы когда-нибудь сможем вернуть им хоть толику того, что они сделали для нас. Они настоящие хранители, ангелы-хранители.

Последний раз Эгле и Ауримас Рузгисы видели Мэри в 1945 году. Однако в 2011 году Еврейский фонд праведников – Jewish Foundation for the Righteous (JFR) – организовал их встречу в Нью-Йорке. Позже по мотивам их истории был снят короткий документальный фильм «Вдова и ангелы», который и лег в основу этой статьи. Посмотреть фильм на английском можно на странице JFR в Facebook.

По традиции, в первое воскресенье сентября во многих городах Европы отмечается День еврейской культуры. Его цель – познакомить общественность с культурным и историческим наследием еврейского народа. Еврейские общины европейских стран организуют специальные тематические экскурсии, выставки, лекции, дискуссии, концерты, посвященные еврейской культуре, истории и наследию.

Еврейская община (литваков) Литвы активно участвует в организации этого праздника в Вильнюсе и в регионах. Тема мероприятий этого года – Диалоги – Еврейские беседы, раскрывающие разные аспекты еврейской культуры, вклад литваков в историю, культуру, демократию и живое наследие Литвы.

Встречи, лекции, дискуссии, уроки иврита и концерты будут проходить в здании Еврейской общины (литваков) Литвы, в кафе «Лавка бейгелей», Вильнюсской Хоральной синагоге и т.д.

Регистрация на мероприятия обязательна, количество мест ограничено.

Кроме того, для участия в мероприятиях необходимо иметь Паспорт возможностей.

https://www.facebook.com/events/952240238668412

05 сентября, Вильнюс

Здание Еврейской общины Литвы и кафе “Лавка бейгелей” (ул. Пилимо, 4)

10:00- 16:00
Еврейский завтрак, обед и ужин
12:00-13:00 – Урок иврита с Рут Рехес – клуб “Илан”
13:00-14:00 –  Большие осенние еврейские праздники – лекция Натальи Хейфец

Вильнюсская Хоральная синагога, ул. Пилимо, 39
12:00-12:30
Церемония открытия Дня Еврейской культуры Европы
Звуки Шофара
Приветствия

#ŽydiškiPašnekesiai – Еврейские беседы – Межкультурный диалог
Мой Вильнюс… еврейский, русский, польский
12:30-14:00
Модератор дискуссии – актер, писатель, журналист Аркадиюс Винокурас

Участвуют:

• Фаина Куклянски – председатель Еврейской общины (литваков) Литвы
  • Донатас Каткус – дирижер, музыковед, педагог, член жюри телевизионных конкурсов
  • Анджей Пукшто – политолог, доцент, завкафедрой политологии Университета им. Витаутаса Великого
  • Иштван Квик – руководитель ансамбля „Sare Roma“, председатель Ромской общины Литвы
  • Юлияна Андреяускене – старший методист отдела иудаики Литовской Национальной библиотеки им. М. Мажвидаса
  • Кристиан Фратима – дирижер, профессор Вильнюсского университета и Университета Боккони (Милан)

14:00-15:30

“Чаепитие с Раввином”

Еврейская община (литваков) Литвы и Кафе “Лавка бейгелей” , ул. Пилимо, 4
16:00-18:00
в “Лавке бейгелей” будет звучать музыка коллективов национальных общин

16:00 KLEZMER KLAGEN

https://www.facebook.com/events/2070996509726052

16:30 VĖRĖJA

https://www.facebook.com/events/1222938914888035

17:00 FOLK VIBES

https://www.facebook.com/events/1064947580981010

17:30  SARE ROMA

https://www.facebook.com/events/372621124367922

Регистрация: https://bit.ly/3knTdQ4

Время Шаббата в Вильнюсе и Вильнюсском уезде:

03 сентября 2021 г.

Время зажигания свечей – 19:33

04 сентября 2021 г.

Исход Шаббата – 20:54

Городская комиссия по наименованию улиц Ашдода приняла вчера решение о присвоении одной из улиц или площадей города имени генерала Красной армии Якова Крейзера. Тем самым комиссия утвердила аналогичное решение, принятое ранее городским советом Ашдода.

Процесс присвоения имени, в особенности не гражданина Израиля, обычно длится годами, но в этот раз он был завершен в течение нескольких месяцев благодаря инициативе депутата горсовета Ашдода Владимира Бороды. Он внес предложение о присвоении имени генерала одной из улиц города в рамках кампании по увековечиванию в Израиле памяти генерала Якова Крейзера, проводимой ассоциацией “Маалот”. Владимир Борода является ответственным за развитие ресурсов ассоциации “Маалот”, которая работает над созданием в Израиле Центра наследия евреев СССР.

Кампания по увековечиванию памяти генерала Якова Крейзера является частью глобальной деятельности “Маалот”, направленной на углубление в израильском обществе понимания вклада, внесенного евреями СССР в создание и развитие Израиля. В этом году “Маалот” планирует проведение в Тель-Авиве конференции, посвященной жизни и подвигам Якова Крейзера.

На конференции будут представлены книга о генерале российского историка, руководителя ассоциации “Четвертое поколение” Александра Энгельса и короткометражный фильм в жанре докудрама. Этот материал станет частью постоянной экспозиции Музея воина еврея во Второй мировой войне в Латруне.

В конференции примут участие ветераны, руководство Музея воина еврея, представители крупнейших еврейских организаций России и руководство военных музеев. Инициатором компании увековечивания памяти генерала Крейзера в Израиле является известный предприниматель и филантроп Юрий Домбровский.

—-

Пинхос Фридберг, цитата из ВИКИ: В 1953 году, во время «дела врачей», будучи вызванным в ЦК КПСС, Я. Г. Крейзер наотрез отказался подписать так называемое «Письмо представителей еврейской общественности», требующее смертной казни для арестованных врачей-евреев

 

09 сентября, в четверг, в Большом зале Литовской академии музыки и театра (Вильнюс, проспект Гедиминаса, 42) состоится вечер, посвященный 100-летию пианистки, профессора Ольги Александровны Штейнберг (1920–2005). Начало в 18.00.

 

 

В Хайфе на 99-м году жизни скончался один из последних узников Варшавского гетто Шалом Штемберг. За общественную деятельность он был удостоен звания почетного гражданина Хайфы.

Штемберг пережил пять нацистских лагерей, среди них Дахау, Бухенвальд и Аушвиц. После войны репатриировался в Израиль. Много сделал для увековечивания памяти о Холокосте, в том числе – рассказывая о пережитом.

Шалом был активистом товарищества “Яд Эзер ле-Хавер”, помогающего пережившим Холокост. Глава амуты Шимон Сабаг сказал, что он будто потерял брата. Напомнил он и о других сторонах деятельности Штемберга: он основал в городе Бейт Шеан первый кинотеатр и первую футбольную команду.

Коллекция автографов и шаржей руки Иосифа Бродского, ранее неизвестная исследователям творчества знаменитого поэта, обнаружена корреспондентом ТАСС в частной коллекции в Сербии.

Владелец собрания автографов Бродского – Милован Данойлич, знаменитый югославский и сербский поэт и писатель, председатель Сербской литературной ассоциации, также является первым переводчиком Бродского на сербский язык. Данойлич и Бродский познакомились в начале 70-х, их много лет связывала дружба, свидетельством которой стали юмористические посвящения и шуточные рисунки, сделанные Бродским для своего сербского коллеги.

Коллекция автографов Бродского, хранящаяся в архиве Милована Данойлича, состоит из автографов к книгам, нескольких рисунков и личных писем писателя. Один из автографов Данойлич передал на хранение в знаменитую белградскую частную библиотеку “Адлигат”. Автограф Бродского представлен в постоянной экспозиции библиотеки, насчитывающей более 2 млн книг и артефактов из разных стран и эпох.

Владелец библиотеки Виктор Лазич сообщил корреспонденту ТАСС, что в настоящий момент работает над созданием отдельной – русской – экспозиции своего собрания. Ожидается, что автограф нобелевского лауреата Бродского станет одной из жемчужин этого собрания.

“Я начал печататься в 1957 году, а в 1969 году был в Лондоне. Милица Николич [сербский переводчик и публицист] обратила мое внимание на то, что в Ленинграде появился один блестящий поэт – Иосиф Бродский, и предложила перевести его на сербский. Она прислала мне подстрочник, мне очень понравилось, меня заинтересовал оригинал, я пошел в библиотеку Британского музея в Лондоне и нашел первое американское издание стихов Иосифа Бродского “Остановка в пустыне”. На основе этого я начал делать перевод, и закончил книгу до конца 1969 года, она была опубликована в издательстве “Нолит” в 1970 году”, – рассказал Данойлич корреспонденту ТАСС.

“В 1970 или 1971 году я был в составе одной делегации писателей в России, в Москве. После окончания я сказал, что хотел бы посетить Ленинград, естественно, про Бродского я не упоминал. В одном из ресторанов, где завсегдатаями были писатели, мне дали адрес в Ленинграде и сказали: попроси этого человека, он тебя отведет к Бродскому. Таким образом официально я ехал по линии Союза писателей Ленинграда, а частным образом – ради Бродского”, – рассказал сербский поэт.

Однако Союз писателей не смог организовать встречу югославского поэта с Бродским под предлогом его отсутствия в Ленинграде. Поэтому Данойлич сам отправился по адресу, который получил в московском ресторане. “Мне дали адрес отца жены Бродского, с которой он развелся. У него я с трудом получил адрес, где жил Бродский”, – вспоминает Данойлич.

“По адресу на клочке бумаги я нашел его, он жил где-то наверху, его комната была перегорожена каким-то картоном, а за ним, вероятно, была вторая часть квартиры. С этого момента началась наша дружба. Он водил меня по всему Ленинграду, рассказывал очень интересные истории из своей ссылки. Знаете, очень интересной была одна деталь: на улице люди старше его снимали шляпу и кланялись ему, настолько его уважали, а когда мы пришли в Эрмитаж, его встречали, как будто пришел министр культуры. Таким был его статус в Ленинграде после возвращения из лагеря”, – рассказывает Данойлич.

Вскоре после этого поэт уехал из СССР, и следующая встреча Бродского и Данойлича состоялась в США. После этого они многократно встречались, в том числе и в Белграде, переписывались и регулярно созванивались до середины 90-х годов, пока Бродский не подписал коллективные письма с обвинениями в адрес Сербии во время конфликтов на Балканах.

Каждая из таких встреч сопровождалась написанием посвящений в книгах и дружескими шаржами, которые сейчас хранятся в библиотеке Милована Данойлича. “Вот этот рисунок он сделал, когда мы вместе встречали в Венеции Новый год, я спал, отдыхал, а он меня рисовал”, – смеется Данойлич.

“Весть о его смерти застала меня врасплох. Хотя я знал, что он был болен. Он хотел, чтобы его похоронили в Венеции, он обожал ее, вероятно, она напоминала ему Ленинград. Такова моя история дружбы с ним”, – рассказал Милован Данойлич.

Еврейская община (литваков) Литвы глубоко скорбит в связи со смертью Праведницы Народов мира Морты Календрайте-Якутене (1925 – 2021) и выражает самые искренние соболезнования родным и близким Морты.

Мария Якубович, https://stmegi.com/

То, что автор «Синего платочка» и «Танго самоубийц» был евреем, не удивляет. Межвоенная Польша вполне лояльно относилась к этой части своего населения, всё изменится потом. Удивительно, что он всей своей жизнью подтверждает любопытнейший факт, о котором говорят не часто.

Преамбула

Однажды, на клезмерском фестивале, я познакомилась с известным скрипачом Алексеем Розовым. Спустя пятнадцать лет мы решили заняться тем, что нам обоим очень нравится, и стали Яковом (Мария Якубович) и Розой (Алексей Розов) в дуэте «Роза Якова».

Наша любовь к еврейской музыке и постоянные поиски ее аутентичных источников заставили обратить внимание на определенную закономерность. Куда ни обрати свой слух — в межвоенную ли, сотрясаемую перекройками границ, Европу, в благополучную ли Америку, — мы обнаруживаем, что почти все европейские и американские (да и палестинские) танцевальные, театральные и кинематографические шлягеры первой половины ХХ века написаны выходцами из черты оседлости Российской империи (включавшей, полностью или частично, Украину, Бессарабию, Белоруссию, Литву, Латвию) или из русской Польши.

Нас эта музыка восхищает и повергает в трепет. Между двумя страшными войнами композиторы и поэты из самой уязвимой страты создали блистательный радостный мир.

Кто они?

Творцы американского еврейского театра — Абрахам Эллштейн, Молли Пикон, Александр Ольшанецкий, Шолом Секунда, Иосиф Румшинский (особняком стоит легенда американской популярной музыки Ирвинг Берлин); великие мастера танго и вальсов — Оскар Строк, Артур Гольд, Николас Бродский; известные поэты, сочинявшие стихи на эту музыку – Игорь Корнтайер, Израиль Бидерман; творцы романсов Самуил Покрасс, Павел Герман, Анатолий Д’Актиль; великие исполнители – Адам Астон, Леонид Утесов, Иза Кремер, Вера Гран, Каталин Каради, Менаше Оппенгейм; великие дирижеры Эдди Рознер, Генрик Варс, — все они имели еврейские корни. И в их музыке так легко услышать отсылки к еврейской музыке тех городов и местечек, где он родились.

Об их нелегкой судьбе и истории их песен мы и рассказываем. И поем эти песни.

В этом ряду – один из наших любимейших авторов Ежи Петерсбурский, Jerzy Petersburski, поляк и еврей. Композитор, пианист, дирижер, один из столпов польской эстрады, «король танго», ставший известным в Советском Союзе как Юрий Яковлевич Петерсбурский, автор музыки к песням, звучавшим из каждого патефона. «Утомленное солнце» и «Синий платочек» стали музыкальным символом огромного пласта советской музыки.

Корни определяют всё

Ежи родился 20 апреля 1895 года в Варшаве. Согласно метрическим записям на сайте еврейской генеалогии JewishGen.org, семья переехала в Варшаву из Радома. Куда ни посмотришь в эти записи, сразу понятно: он просто не мог не стать тем, кем стал. Отца, певца, звали Якуб (Янкель) Абрамович Петерсбурский, он был сыном Аврума-Зеева Петербурга (да-да, это настоящая фамилия отца, происходившего из России) и Миндл, все они похоронены на варшавском еврейском кладбище (Okopowa). Мать, пианистка Паулина, на самом деле — Песя, из известной клезмерской династии Мелодистов; отца ее, известного композитора, отошедшего от народной еврейской музыки к шлягерам и джазу, звали Альфред (Юдель) Мелодист.

А фамилия-то какая говорящая!

Могила Паулины

Могила Якова

Из членов семьи — скрипач Якуб Элиэзер Мелодист; композитор, виолончелист и банджист Фред Мелодист, который возглавлял оркестр Freda Melodysty в предвоенной Варшаве; альтист Панфил Мелодист; оперная певица Элеонора Мелодист; глава джаз-бэнда Игнаций Мелодист.

Из Мелодистов по женской линии – также и двоюродные братья Ежи: композиторы Генрик Гольд, уцелевший в фашистской мясорубке, и Артур Гольд, трагически погибший в концлагере в 1943 году. Родных братьев и сестер у Ежи было семеро. Из них музыкантами стали Юзеф (Йосек) и Станислав: скрипачом и пианистом.

Дорога к музыке

Первые уроки на фортепиано давала мальчику мать.

Выросший Ежи отучился в Варшавской консерватории под руководством профессора Антония Сыгетыньского и выдающегося польского пианиста Александра Михаловского. Окончив курс в 1916 году, продолжил учебу на фортепиано в Венской академии музыки, и там же учился композиторскому и дирижерскому мастерству у профессора Артура Шнабля.

В Вене Ежи познакомился с Имре Кальманом, который послушал Ежи, восхитился и посоветовал ему заняться сочинением эстрадной музыки.

Оркестр Артура Гольда и Ежи Петерсбурского 

Ежи вернулся в Варшаву, и началась его блистательная карьера. Там как раз гремели популярные кабаре и эстрадные театры: «Мираж», «Черный кот», «Морское око», «Qui Pro Quo». В 1922 году вместе с двоюродным братом Артуром Ежи организовал «Джазовый оркестр Гольда и Петерсбурского».

Он писал оперетты, песни и музыку ко многим польским кинофильмам 1930-х. Играл их вместе с кузенами Генриком и Артуром Гольдами, да так, что про них Генрик вместе с владельцем «Морского ока» Анджеем Властом написал зажигательный фокстрот «Где Петерсбурский играет вместе с Гольдом».

Наибольшую известность ему принесли танго: «О, донна Клара», «Уж никогда», «Маленькое счастье», «Ты сам мне говорил», «Ты и эта гитара», «Вино любви», «Признайся мне» и другие. Многие мы знаем по русским текстам, появившимся позже. Пожалуй, самое знаменитое его танго – «Последнее воскресенье» (To ostatnia niedziela) 1936 года на слова Зенона Фридвальда. О его почти детективной истории, как его перевели на иврит, и кто его спел, я уже подробно писала.

В 1936 году польское правительство наградило Ежи Петерсбурского Золотым Крестом «За заслуги», как «первого польского композитора, чья музыка шагнула за пределы Польши».

В сентябре 1939 года Германия напала на Польшу. Ежи был призван в армию. Но оказался в Белостоке, вошедшем в состав СССР. Получив советское гражданство и став Юрием Яковлевичем Петерсбурским, он сумел сохранить свой польский оркестр из 25 человек, ставший в конце 1939 года Государственным джаз-оркестром Белорусской ССР. Для него Ежи и написал «Синий платочек».

С началом Второй мировой войны он вступил в польскую армию генерала Андерса, в 1942 году покинул Советский Союз и сержантом 1-го авиаполка оказался в Египте. Будем считать, что ему повезло. Статус Государственного джаз-оркестра Белоруссии был передан оркестру Эдди Рознера, о непростой судьбе которого мы хорошо знаем.

После войны Ежи уехал в Латинскую Америку, с 1949 по 1967 год работал в Teatro El Nacional в Буэнос-Айресе капельмейстером. Кстати, там с поэтом Авромом Шевахом он написал колыбельную на идише, вошедшую в репертуар Сары Горби.

Сара Горби (Горбач) – еще один пример того, что мы назвали «еврейский след в мировой эстрадной музыке первой половины ХХ века»: на стыке веков родилась в Кишиневе, а стала французской популярной исполнительницей еврейских песен, русских и цыганских романсов, эстрадных произведений.

Бразильский паспорт Ежи 

В 1967 году постаревший и дважды овдовевший Ежи в 72 года вернулся на родину и счастливо женился на известной оперной певице, сорокалетней Сильвии Клейдыш. В 1969 году у них родился сын Ежи-младший, впоследствии тележурналист и композитор, защитивший дипломную работу о творчестве своего отца.

Ежи-старший упокоился на родине, на варшавском кладбище Старые Повонзки.

Совместная израильско-американо-литовская экспедиция, уже несколько лет работающая на месте Большой синагоги Вильнюса, завершила раскопки руин бимы – возвышения, с которого читали Тору, а также фрагменты Священного ковчега (Арон Ха-Кодеш), в котором хранились свитки Торы.

Утром 26 августа, во время просеивания взятого на месте грунта, была сделана еще одна находка – фрагмент изготовленной из серебра указки для чтения Торы – Йад:

Йад – традиционная указка в виде руки, которую используют, чтобы не потерять читаемую в Торе строку. В течение многих веков еврейское искусство было связано с украшением синагог и созданием ритуальных предметов, которые использовались не только в синагоге, но и дома по субботам и праздникам, а также для совершения различных ритуалов. Нельзя читать Тору, не произнеся особого благословения, до свитка можно дотронуться только указкой “йадом”, или “мапот” – пояском, перевязывающим свиток Торы, или краем “талита” и т. д. Указка для чтения Торы, или “йад” (рука), как она называется на иврите, используется чтецом Торы, чтобы отмечать читаемые слова. Йад может быть изготовлен из любого материала, но серебро является наиболее распространенным. Йад часто имеет форму длинного стержня с маленькой кистью руки и указательным пальцем, указывающим из неё. Таким образом предотвращается стирание или порча рукописного текста пальцами, что сделало бы свиток непригодным.

Синагога, простоявшая несколько столетий, связана с именем Виленского Гаона – раби Элиягу бен Шломо Залмана. Она была разграблена и сожжена нацистами и их местными приспешниками во время Второй мировой войны. Руины были снесены в 1956-1957 годах, когда Литва была захвачена СССР. На месте синагоги построили школу.

“Когда мы начали раскопки бимы и Ковчега, то осознали, какой ущерб был нанесен синагоге в советское время. Были уничтожены лестницы, которые вели к находившемуся на возвышении ковчегу. Эти лестницы прекрасно видно на старых фотографиях. Перед ними мы нашли украшающие пол декоративные панели, изображающие солнечные лучи”, – рассказывает руководитель раскопок Йоханан Зелигман.

Такой же узор в 2019 году был найден на полу бимы. Сейчас же было обнаружено основание одной из четырех массивных колонн, окружавших биму и поддерживающих потолок синагоги. По словам главы Управления древностей Эли Эскозидо, последние находки свидетельствуют: потенциал раскопок далеко не исчерпан.

Когда-то Вильнюс называли “литовским Иерусалимом”. Здесь было 116 синагог, множество религиозных учебных заведений. Сердцем еврейской жизни города была Большая синагога, разрушенная в годы нацистской оккупации. Ее развалины были снесены в 50-е годы прошлого века.

Синагога была возведена в первой половине XVII века, после того, как еврейская община получила разрешение построить каменный молельный дом. Ее возвели в стиле раннего барокко на месте, где первая синагога была построена еще в 1440 году.

В середине XVIII века интерьер был перестроен архитектором Иоганном Кристофом Глаубицем – в соответствии с последними требованиями моды. Зал, вмещавший пять тысяч верующих, был таким великолепным, что даже император Наполеон, посетивший синагогу в 1812 году, не мог скрыть изумления.

Вокруг нее располагались 12 синагог поменьше, лавки, торговавшие ритуальными товарами и кошерной едой, талмуд-тора. Благодаря Виленскому гаону и его ученикам город стал главным центром движения миснагдим.

60-тысячная еврейская община Вильнюса была практически полностью уничтожена в годы Второй мировой войны нацистами и их местными приспешниками. Лишь 600 вильнюсских евреев смогли пережить оккупацию – их спасли литовские Праведники народов мира.

Время Шаббата в Вильнюсе и Вильнюсском уезде:

27 августа 2021 г.

Время зажигания свечей – 20:11

28 августа 2021 г.

Исход Шаббата – 21:26

 

Дорогие друзья,

Художественная студия Еврейской общины (литваков) приглашает

02 – 05 сентября

на пленэр «Отблески лета в объятиях осени».

Пленэр пройдет в Вильнюсе и Тракай .

Художественный руководитель художник Раймондас Савицкас.

Более подробная информация по телефону +37067881514 и по эл. почте zanas@sc.lzb.lt

Еврейская община (литваков) Литвы поздравляет Иделя Гурвича с прекрасным юбилеем – 90-летием!

Идель – многолетний член ЕОЛ, активный участник клуба сеньоров “Abi men zet zich”, габилитированный доктор технологических наук и член Международной академии информатики и настоящий литвак, рожденный в Каунасе.

Дорогой Идель, от всего сердца желаем Вам крепкого, крепкого здоровья, бодрости духа, тепла и радости! Мазл Тов и До 120-ти!

 

Александр Крюков

60 лет назад скончался автор первого словаря иврита в СССР Феликс Львович Шапиро

«Странную силу имеют ивритские слова:
ни на каком другом языке невозможно так кратко
сказать и так много выразить».
Мартин Лютер

Среди многих интересных событий, новых настроений и надежд в жизни советского общества периода хрущевской «оттепели» 60-е годы ознаменовались и весьма интенсивным, но, к сожалению, кратким (до разрыва Москвой дипломатических отношений с Израилем в июне 1967 г.) периодом общественно-культурного сближения между СССР и Государством Израиль. Начался обмен делегациями представителей общественных организаций, деятелей науки, культуры и искусства. После десятилетий запрета на практически любую информацию об Израиле в нашей стране вышло несколько интересных книг. Это, например, сборник стихов «Поэты Израиля» (М., 1963), подготовленный при активном участии известного советского поэта Бориса Слуцкого, сборники прозы «Рассказы израильских писателей» (М., 1965), а также «Рассказы писателей Востока» (Ленинград, 1958) и «Искатель жемчуга» (М., 1966). Две последние книги содержали рассказы писателей из ряда стран Ближнего Востока, в том числе из Израиля. Был издан сборник стихов известного израильского поэта-коммуниста Александра Пэнна «Сердце в пути» (М., 1965) и роман прозаика, поэта и драматурга, также видного члена Компартии Израиля, Мордехая Ави-Шаула «Швейцарские метаморфозы» (М., 1967).

Крупнейшим событием процесса возрождения изучения и преподавания иврита в Советском Союзе в 50–60-е гг. стал выход в свет в 1963 г. в Москве в тогдашнем Государственном издательстве иностранных и национальных словарей «Иврит-русского словаря», составленного Ф. Л. Шапиро. Редактором издания был блестящий семитолог, ряд лет возглавлявший кафедру арабской филологии в Институте восточных языков (с 1972 г. — Институт стран Азии и Африки) при МГУ профессор Бенцион Меирович Гранде. Он же был автором основательного «Грамматического очерка языка иврит», помещенного в словаре в качестве приложения.

За предшествующие десятилетия это было первое в Советском Союзе издание подобного рода, напечатанное быстро разошедшимся тиражом в 25 тысяч экземпляров. Словарь был рассчитан на чтение всех видов современной литературы и периодической печати на языке иврит. Трудно было переоценить его значение для специалистов-семитологов и всех желавших изучать иврит в тот непродолжительный период существования дипломатических отношений между СССР и Израилем. Словарь включал в себя около 28 тысяч слов и весьма репрезентативно отражал не только корпус современного литературного иврита, но и общественно-политическую лексику, а также некоторый объем терминологии из области науки и техники, сельского хозяйства, искусства и спорта. Практически сразу после выхода в свет это издание стало библиографической редкостью.

1

Подготовка и издание словаря стали своего рода профессиональным подвигом Феликса (Файтеля) Львовича Шапиро (1879–1961) — знатока иврита, настоящего подвижника в деле изучения и преподавания этого языка.

Будущий ивритолог родился в семье учителя хедера в маленьком местечке Холуй неподалеку от Бобруйска. Уже в два года ребенок усвоил ивритский, или, как тогда говорили, древнееврейский, алфавит, а в три года умел читать. Он учился в хедере, затем — в ешиве. Получив традиционное еврейское образование, Файтель Шапиро в качестве одного из лучших выпускников стал исполнять обязанности раввина. Таким образом, его ждала судьба казенного раввина в синагоге одного из многочисленных еврейских местечек черты оседлости.

Однако одаренного молодого человека влек к себе большой мир, просветительская деятельность. Тогда Ф. Шапиро самостоятельно учит русский язык и поступает в педагогическое училище, закончив которое он получает право заниматься преподавательской деятельностью среди еврейского населения. Молодой педагог продолжает много заниматься самообразованием, с жадностью осваивает богатства русской и мировой культуры. Постепенно он осознает свое главное призвание — служить еврейскому народу на ниве просвещения и образования. Молодой человек продолжает учебу в Харьковском университете. Еще три года пришлось потратить Ф. Шапиро на то, чтобы овладеть профессией дантиста, которая позволяла ему, еврею, жить в Петербурге. Переехав в этот город, Шапиро начинает вести активную деятельность в Обществе по распространению знаний среди евреев и вновь учится. Он поступает на юридический факультет Императорского Санкт-Петербургского университета. В 1907 г. Шапиро женится.

Очередная трудность: из-за неблагополучного состояния здоровья жены, которой был показан южный климат, Ф. Л. Шапиро должен покинуть северную столицу. В 1913 г. он по конкурсу получает место директора еврейской школы «Талмуд-Тора» в Баку, где перед ним открывается широкое поле деятельности. В этом городе с тогда очень пестрым по этническому составу населением весьма многочисленная еврейская община практически не знала антисемитизма и дискриминации по национальному признаку. Вместе с тем существовала серьезная опасность ассимиляции, поэтому руководство общины стремилось вкладывать большие средства в развитие национального образования.

Ф. Шапиро энергично работает на посту директора еврейской школы; в частности, он добился того, чтобы все предметы в ней преподавались на иврите. Вскоре в его ведение переходит все дело еврейского образования в регионе. Новатор и реформатор, он создал объединенные классы, в которых учились дети из разных еврейских общин — ашкеназийской, а также общин грузинских и горских евреев. Иврит стал объединяющим всех евреев языком.

Успешная деятельность Шапиро-просветителя была прервана, когда в 1920 г. вышел указ советского правительства о закрытии всех еврейских школ. Советская власть повела борьбу не только против еврейского образования и культуры, но и против иврита. Одна за другой закрывались еврейские школы, из системы образования изгонялся иврит, началось фактическое запрещение изучения Торы… Именно тогда Советскую Россию покинул выдающийся еврейский поэт Хаим Нахман Бялик (1873–1934) и группа известных деятелей еврейской культуры и литературы.

Ф. Л. Шапиро, как многие еврейские интеллигенты того времени, потерял возможность трудиться в соответствии со своим призванием. Тогда он берется за осуществление нового, чрезвычайно актуального в то время проекта — создание детского дома для беспризорных. Такое учреждение — Дом коммуны для детей-сирот — было создано в пригороде Баку. Любопытно, что этому начинанию покровительствовала Маркус — жена виднейшего советского партийного функционера С. М. Кирова, которая сообщила об этом детском доме в Москву Н. К. Крупской. Ф. Шапиро пригласили в столицу, куда он с семьей переехал в 1924 г. и долгие годы работал в системе народного образования в области создания наглядных пособий и политехнизации общеобразовательных школ. В годы Великой Отечественной войны Шапиро с семьей находился в эвакуацию в Башкирии.

В 1947 г. в возрасте 68 лет он вышел на пенсию. К тому времени это был старый, больной и усталый человек, которого ожидала однообразная жизнь советского пенсионера…

2

Неожиданно ситуация изменилась. После провозглашения Государства Израиль в мае 1948 г. перед руководством СССР встала необходимость иметь профессионально подготовленных специалистов, владевших ивритом. Ф. Л. Шапиро, несмотря на весьма почтенный возраст, охотно откликнулся на поступившее ему в 1953 г. (буквально через полгода после смерти Сталина) неожиданное приглашение преподавать иврит в Институте восточных языков при МГУ, Институте международных отношений МИД СССР, Высшей дипломатической школе и работать, например, с группой цензоров, досматривавших литературу на иврите. Как известно, практически на все издания, поступавшие из Израиля в библиотеки тогдашнего СССР, автоматически ставился гриф «ДСП» (для служебного пользования), и книги хранились в так называемых «спецхранах», доступ в которые имело лишь ограниченное число специалистов, да и то по пропускам. Причем это касалось всех публикаций, будь то даже изданные на иврите работы Ленина, произведения Пушкина или Маяковского.

Случилась удивительная метаморфоза. Вот как вспоминает о том периоде дочь Феликса Львовича Лия Шапиро-Престина, уже многие годы — жительница Беэр-Шевы: «Произошло невероятное. На наших глазах отец оживал. Забыты были все болезни, шаг стал тверже, глаза яснее, появилась невероятная работоспособность, энергия, активность, забыты были слова: усталость, плохое самочувствие, болезнь, старость. Вновь — любимая работа».

…Однажды знаменитый возродитель современного иврита Элиэзер Бен-Ехуда, который тогда жил уже в Палестине, обратился к своей жене Дворе с такими словами: «Я только что понял, что нам никак не обойтись без современного словаря. Ты только подумай: мы пытаемся обучить людей языку, а словаря этого языка нет! В иврите нет пока даже слова “словарь”».

Неизвестно, знал ли об этом случае Ф. Л. Шапиро, однако так или иначе, но более полувека спустя он пришел к такому же заключению в России. В 1954 г. по собственной инициативе он начинает работать над иврит-русским словарем, в основу которого был положен один из лучших израильских толковых словарей Авраама Эвен-Шошана, а также словарь Меира Медана. Эта работа целиком захватила уже очень немолодого и не очень здорового человека.

Ученый начал вести активную переписку с университетами Израиля и Соединенных Штатов Америки, что было не так просто в те годы. Ежедневно по нескольку раз в день Шапиро слушал передачи радиостанции «Голос Израиля», записывал новые слова. Он внимательно читал израильскую периодику, находил новые слова и интересные выражения, по воспоминаниям дочери, восторгался тем, как из одного корня, взятого из Торы или Талмуда, в Израиле образовывались десятки новых слов и как образно, точно и остроумно они выражают современные понятия повседневной действительности. По его настоянию и за его счет в типографии неоднократно рассыпались уже готовые страницы набора, чтобы можно было вставить новые слова, найденные в последних номерах израильских газет. Верными помощниками лексиколога стали его супруга Р. П. Марголина и А. И. Рубинштейн — в прошлом актер еврейского театра, а в последние годы жизни преподаватель иврита (в частности, как факультативного языка арабистам в МГУ).

Однажды его посетил находившийся в Москве с очередным визитом тогдашний генеральный секретарь Компартии Израиля Шмуэль Микунис, который помог российскому гебраисту в его работе, связал его с израильскими специалистами, выписал на его адрес газету на иврите. Есть основания полагать, что Ш. Микунис также ходатайствовал перед тогдашним руководителем СССР Н.С. Хрущевым о разрешении на издание словаря Шапиро.

Вообще вопрос о выходе словаря в свет был не определен буквально до самого последнего момента. Когда работа по составлению книги была почти закончена, из издательства вдруг пришло извещение о том, что словарь исключен из плана, так как «в данное время его выход неактуален». Ф. Л. Шапиро проявил исключительное упорство, доказывая в многочисленных «инстанциях» необходимость в словаре, и добился своего: книга снова была принята к изданию, но уже со значительным уменьшением тиража — вместо 200 тысяч экземпляров всего 25 тысяч. Следует вспомнить, что в те годы в Москве не было даже типографии, располагавшей шрифтом с ивритскими буквами. И эту проблему удалось решить при непосредственном участии Ф. Шапиро: шрифт был обнаружен им в старой полуразрушенной типографии в подвале одной из синагог Вильнюса.

3

С 1953 г. до дня своей кончины в 1961 г. Ф. Л. Шапиро работал невероятно много, по 15-18 часов в сутки. Помимо собственно преподавания языка, он читал доклады об иврите, лекции по этнографии, в частности о жизни и быте горских евреев, собирал и обрабатывал пословицы для сборника «Пословицы и поговорки народов Востока», писал учебник, готовил очерки по истории развития иврита, сотрудничал в научных журналах, писал статьи для энциклопедий (литературной и театральной). Однако основной работой ученого был иврит-русский словарь. Составитель успел его закончить и сделать первую корректуру, но вышло издание лишь в 1963 г., через два года после смерти автора. Работу по завершению подготовки словаря к изданию проделал Б. М. Гранде. По сведениям Л. Шапиро-Престиной, значительная часть тиража (и без того крайне небольшого) была продана за границу — в США, Англию, Францию.

Поразительная работоспособность Ф. Л. Шапиро и глубокая увлеченность любимым делом, настоящая самоотверженность и талант ученого позволили ему создать большой и глубоко насыщенный лексикой широчайшего диапазона уникальный в Советском Союзе словарь. О непреходящей ценности этого труда говорит хотя бы тот факт, что, несмотря на разнообразие изданных в последние годы в Израиле и России иврит-русских словарей, словарь Шапиро является и до сего дня одним из самых популярных у тысяч русскоязычных учащихся и специалистов. Он был несколько раз издан в Израиле в разных форматах и, будь напечатан сегодня в России, несомненно, был бы встречен с благодарностью и уважением как студентами-гебраистами, так и специалистами-филологами. Не случайно, несмотря на появление на книжном рынке в Москве в последние годы достаточно широкого круга иврит-русских словарей израильского издания (словари под ред. Б. Подольского, А. Соломоника, Й. Гури и даже многоцелевой и удобный в использовании «Суперсловарь» Э. Лауден и Л. Вайнбах), словарь Ф. Л. Шапиро — один из самых редких и дорогих.

Таким образом, даже спустя сорок лет с момента своего выхода в свет словарь Феликса Львовича Шапиро продолжает оставаться как заметным явлением современной еврейской культуры в России, так и яркой вехой на сложном пути развития отечественной гебраистики последних десятилетий. Именно поэтому есть основание сравнить подвижнический труд Ф. Л. Шапиро по изучению и популяризации иврита в России в 50-е годы с тем, что сделал для возрождения иврита как живого разговорного языка Элиэзер Бен-Ехуда в конце XIX — начале XX вв. в Палестине.

…Ф. Л. Шапиро скончался 17 августа 1961 г. и был похоронен в Москве на Востряковском кладбище. На надгробной плите выбита надпись на иврите, взятая из его словаря: «Жаль безвозвратно ушедших от нас». Однако сбываются слова профессора Гранде, которыми он закончил предисловие к словарю: «Пусть этот словарь послужит лучшим памятником светлой памяти большого знатока языка иврит и педагога Феликса Львовича Шапиро».

Тем не менее молодому поколению российских поклонников иврита пока мало что известно о талантливом гебраисте. Даже в изданной на русском языке очень информативной книге известного израильского переводчика и литературоведа Авраама Белова (Элинсона) «Рыцари иврита в бывшем Советском Союзе» (Иерусалим, изд-во «Лира, 1998, 384 с), рассказывающей о ряде российских гебраистов и литераторов, писавших на иврите, Ф. Л. Шапиро даже не упоминается…

(Опубликовано в газете «Еврейское слово», № 134)

Соединенное Королевство выступило против нового польского закона, который сделает практически невозможным для жертв Холокоста и их потомков возвращение конфискованного имущества, сообщает «The Jerusalem Post».

18 августа министр иностранных дел Венди Мортон написала в своем твиттер-аккаунте: «Мы разочарованы принятием закона, ограничивающего возможности реституции собственности в Польше. «Правовые возможности для жертв Холокоста, их семей и потомков, должны оставаться открытыми», – добавила Мортон. Мортон присоединилась к госсекретарю США Энтони Блинкену, который также выступил против закона и призвал Польшу «разработать четкую, действенную правовую процедуру для разрешения претензий о конфискации имущества и обеспечения справедливости для жертв. В отсутствие такой процедуры этот закон нанесет вред всем польским гражданам, чья собственность была несправедливо отнята, в том числе польским евреям, ставшим жертвами Холокоста».

Этот скандальный закон, который президент Польши Анджей Дуда подписал 14 августа, оказался в центре дипломатического кризиса между Израилем и Польшей, когда обе стороны отозвали своих послов.

Около 90% польского еврейства – 3 миллиона человек – были убиты нацистами. Коммунистические власти Польши конфисковали собственность по всей стране в 1940-х и 1950-х годах, в том числе собственность, которая принадлежала евреям до Второй мировой войны. Часть собственности была конфискована незаконно и теоретически могла быть возвращена через польские суды. Однако новый закон не позволит проводить такое разбирательство, если прошло 30 лет с момента конфискации имущества. Судебные разбирательства, которые уже начались, спустя более 30 лет после конфискации, будут прекращены, как только закон вступит в силу. Коммунистический режим в Польше пал 32 года назад.

14 августа Лапид назвал новый закон «аморальным, антисемитским». «Мы не потерпим презрения к памяти погибших и к памяти о Холокосте», – предупредил он. Премьер-министр Польши Матеуш Моравецкий заявил 15 августа, что «решение Израиля снизить ранг дипломатического представительства в Варшаве является безосновательным и безответственным, а слова министра иностранных дел Яира Лапида вызывают возмущение каждого честного человека». «Никто, кто знает правду о Холокосте и страданиях Польши во время Второй мировой войны, не может согласиться на такой способ ведения политики», – добавил он.

Александр Крюков

29 мая исполнилось 110 лет со дня рождения известной израильской поэтессы, переводчицы и литературоведа Леи Гольдберг (1911–1970). Она принадлежала к замечательной плеяде еврейских поэтов — А. Шленский, Ш. Черниховский, Н. Альтерман, А. Пэнн, — чье творчество предопределило расцвет новой поэзии на иврите. Стихи Гольдберг, лиричные, тонкие и очень личные, вошли в золотой фонд новой ивритской литературы.

Будущая поэтесса родилась в 1911 г. в Кенигсберге. Ее раннее детство прошло в России, а в 1918 г. она с семьей переехала в Каунас (тогда — Ковно), где училась в еврейской гимназии. Здесь в рукописном гимназическом журнале учащихся она дебютировала своими стихами. Гольдберг не знала идиша, но учила иврит, а тем временем очень много читала по-русски. В 1926 г. она впервые опубликовала свои стихи в еврейской газете на иврите «Хэд Лита» («Эхо Литвы»),

Позднее Гольдберг училась в университетах Каунаса, Берлина и Бонна, последний она закончила со степенью доктора философии. При содействии тогда уже известного и авторитетного Авраама Шленского молодой поэтессе удалось получить разрешение британских мандатных властей на въезд в Палестину, что в те годы было достаточно сложно. В 1935 году Гольдберг поселилась в Тель-Авиве, описав позднее свои первые годы в Палестине в книге для детей «Мои друзья с улицы Арнон».

Город 

(Из цикла «Тель-Авив, 1935»)

Он дышал еще запахом нового дома, 

Нежилой пустотою открытых окон, 

Волшебством новизны,

непонятно знакомой, 

Точно дважды приснившийся сон. 

Опоясанный морем и зноем, хранил он 

Тайны раковин, залежи древней тоски, 

И, томимые жаждой, сбегали пески 

На заброшенный берег, 

расписанный илом.

 

Это стихотворение было написано поэтессой по-русски.

В силу своих художественно-эстетических пристрастий Л. Гольдберг примкнула к группе литераторов-модернистов «Яхдав» («Вместе»), которую возглавлял Шленский. Он помог молодой поэтессе в подготовке к изданию первого сборника ее стихов «Кольца дыма» (1935 г.). Самым заметным в книге было одноименное стихотворение, ставшее с того времени хрестоматийным. 

Кольца дыма

Тени дыма по стенам легко летят

Вверх — за кольцом кольцо.

Смотрят часы — и не могут понять,

Так спокойно мое лицо.

Стрелки часов — кверху, как брови:

«Что происходит с вами?

Иль собираетесь горечь дней

Грызть тупыми зубами?..»

Покой по ошибке забрел в этот день.

Свернулся и спит, как кот.

Со стен мне его улыбается тень,

Как дымных колец полет.

Подкрался вечер.

Печально это слово.

Опять заныло сердце у меня.

В вечерний час дверь запираю снова,

И я одна до завтрашнего дня.

Сквозь ставни тени в комнату влетают,

Садятся, окружая лампы свет.

И так загадочно и трепетно мигают,

Глядя на мой дрожащий

в зеркале портрет.

Глумятся окна надо мной, 

насмешку пряча,

Лишь лампа сверху сокрушается: 

«О, Б-же!

Сейчас они заголосят, заплачут —

Та в зеркале и та, что на нее похожа»…

(Перевод Э. Готесман)

 

В 1938 г. выходит в свет следующий поэтический сборник Гольдберг — «Зеленоглазый колосок». В последующие два года ее стихи публиковались на страницах еженедельника «Турим» — литературного органа группы «Яхдав», также основанного Шленским. В конце тридцатых — начале сороковых годов Л. Гольдберг восемь лет проработала в редакции газеты «Давар» в качестве переводчика, театрального критика и редактора детского приложения к газете. В 1943–1948 гг. она сотрудничала также в отделе критики левосионистской газеты «Аль амишмар» («На страже»), была членом редакционного совета издательства «Сифрият а-поалим» («Библиотека рабочих»). С 1949 г. поэтесса также работала литературным консультантом театра «Габима».

Талантливый литератор, Гольдберг пробовала себя и в прозе.

Наиболее крупными ее произведениями в этом жанре являются «Письма из мнимого путешествия» (1937 г.), «И он тот светоч» (1946 г.). Оба произведения в своей основе автобиографичны. Первая из двух книг является своеобразной интерпретацией элитарных взглядов Гольдберг на искусство.

Действие второй повести происходит в Литве. Ее героиня — легко ранимая студентка, утверждающая свою индивидуальность в борьбе с постоянным чувством внутренней неуверенности.

В 1948 г. вышел сборник стихов «Пора цветения».

В 1952 г. Гольдберг возглавила организованную ею кафедру сравнительного литературоведения в Еврейском университете. В 1959 г. она становится членом-корреспондентом Академии языка иврит, а в 1963 г. получает звание профессора. Несмотря на насыщенную научную работу, поэтесса продолжает писать. В 1959 г. опубликован сборник «Рано и поздно», в 1964 г. — «Эта ночь».

Стиль и манера письма Гольдберг характерны для поколения еврейских поэтов подмандатной Палестины и молодого Израиля. Усвоив эстетику русских акмеистов и используя достижения А. Шленского и Н. Альтермана в области ритма, гибкости и звучности поэтического иврита, поэтесса придала своей глубоко интимной лирике исключительную непосредственность в выражении тончайших движений души. Образный строй ее поэзии выдержан в нежных, спокойных тонах.

Язык ее произведений, несмотря на его символику, несложен и доступен. Поэтесса предпочитала классические художественные формы, в особенности — сонет. Лишь в последний период ее творчества классическая метрика и рифмы уступили место свободному стиху и внутреннему ритму.

Деревья 

(Цикл из пяти сонетов. Ниже приводится последний из них.)

На том конце деревни пес пролаял, 

Здесь канула звезда

меж темных тополей, 

И босоногий шаг по озими полей 

Прошелестел невнятно и растаял. 

Река раскинулась беспечней и вольней 

В тиши она от гнета бурь очнулась. 

Сквозь негу дремы дерево коснулось 

Дрожащей ряби отсветом ветвей. 

Вот вспыхнула заря, и в первом свете 

Шагают наши маленькие дети, 

Бесстрашно устремив на солнце глазки. 

И светлый луч струится в их крови, 

Как теплый ток от корня до листвы, 

И ветер льнет к кудрям их с тихой лаской. 

Перевод Т. Должанской

 

Поздняя поэзия Гольдберг приобретает еще большую простоту и прозрачность, что вызвано стремлением автора к прямому и непринужденному выражению лирических переживаний.

В отличие от большинства своих современников, Гольдберг не писала стихов на злободневные темы и редко касалась сугубо еврейской проблематики. Лишь в годы Катастрофы она выразила свои чувства в произведении, посвященном еврейской теме. Речь идет о поэтическом цикле «Из моего старого дома» (1944 г.).

В 1956 г. поэтесса написала ставшую очень известной в Израиле пьесу «Хозяйка замка», в которой также затрагивается тема Второй мировой войны и гибели евреев Восточной Европы. Эта пьеса о сложных взаимоотношениях между традиционной европейской культурой и новой еврейской цивилизацией, возникшей после войны. Воплощением старой Европы предстает благородный польский аристократ, который и после окончания войны продолжает прятать в своем замке еврейскую девочку, называя ее «хозяйкой замка». Новую еврейскую цивилизацию олицетворяет молодая израильтянка, разыскивающая девочку. Пьеса была поставлена тель-авивским театром «Камери» и пользовалась успехом у зрителей.

Ранее Гольдберг написала практически незамеченную критиками одноактную пьесу «Роза Астурии» — о гражданской войне в Испании. Ее герой — защитник республики — восклицал: «Еще не пришло время для любви — сражайся».

Основными мотивами поэтического творчества Гольдберг все же были детство, природа, любовь — большей частью безнадежная и несбыточная. В более поздний период появились мотивы увядания и смерти.

Сонет из цикла «Песни любви из древней книги» 

Красивый, древний гимн, который как-то

 Осенним вечером пропел ты мне, 

Когда трудился дождь в моем окне, 

И в песнь твою

врывался гром бестактно, —

Глубокий звук его — органный звук; 

Мотив был легок для запоминанья, 

Чужой язык, нездешнее сиянье, 

И воспаленный, в алых маках, луг. 

Стучало его сердце — за дождем, 

За каплями, измученным окном, 

За много миль от темного заката, 

В сиянье, где пропал его ответ, 

И в тяжести упитанного сада…. 

Была ли я в той песне — или нет?

Перевод В. Глозмана

 

К лучшим ее поэтическим сочинениям относится цикл «Из песен ручейка» в сборнике «Пора цветения». Главные «герои» цикла — камень, река, трава, луна —олицетворяют чувства и мысли, волнующие художника.

Замечательна пейзажно-философская поэма «В горах Иерусалима», включенная в сборник «Молния на заре» (1956 г.).

Элул в Галилее 

На сто молчаний слез мне недостало. 

Вершины гор. Безмолвие вокруг… 

Среди колючек мы брели устало 

Под ветром, устремившимся на юг.

Лишь на распутье — старая маслина, 

С корней до серебрящейся вершины 

Печально одинокая, как ты. 

Трепещут на ветру ее седины… 

Среди шипов спускался

путь наш длинный 

До полной темноты. 

Средь желтых гор осенней Галилеи, 

Сухой элул еще не перейдя, 

Когда из трещин выползают змеи 

И, извиваясь немо, ждут дождя, 

Как жажду доброты твоей в печали, 

Как дорожу сочувствием твоим!

Смотри: деревья от плодов устали,

И мы, усталые, подобны им.

(Перевод Я. Хромченко)

 

Вершиной поэтического мастерства Гольдберг считается цикл сонетов «Любовь Терезы дю Мон» из упомянутого сборника. Безупречные по форме сонеты написаны от лица стареющей аристократки, жившей в XVI веке в Авиньоне (Франция). Эта дама влюбилась в молодого итальянца, воспитателя ее детей, и посвятила ему более сорока сонетов. Однако после того, как молодой человек оставил ее дом, она сожгла свои стихи и удалилась в монастырь. Память о них сохранилась лишь в виде легенды в устах современников.

Гольдберг была прекрасно знакома с европейской литературой, но свою исследовательскую работу связала в основном с русской классикой. Она — автор монографии «Единство человека и мироздания в творчестве Толстого» (1959 г.) и сборника статей о Пушкине, Лермонтове, Гоголе, Тургеневе, Герцене и Чехове под общим названием «Русская литература XIX века» (1968 г.). Теории поэзии, проблемам метрики, рифмы и символа посвящена книга «Пять глав об основах стихосложения» (1957 г.). Перу Гольдберг также принадлежат многие переводы (с русского, немецкого, французского, английского и итальянского языков) европейской литературной классики на иврит. Среди них — «Война и мир» Толстого (1958 г.), рассказы Чехова (1945 г.), «Детство» Горького (1943 г.), несколько пьес и сонетов Шекспира, избранные сонеты Петрарки (1957 г.), «Пер Гюнт» Ибсена (1958 г.), старофранцузская повесть «Окассен и Николет» (1968 г.). Вместе со Шленским поэтесса редактировала антологию переводов русской поэзии на иврит (1942 г.).

 

В последние годы жизни Гольдберг увлеклась изобразительным искусством и выполняла иллюстрации к некоторым своим книгам. Умерла поэтесса в 1970 г. в Иерусалиме.

Неопубликованные стихотворения Гольдберг вошли в посмертный сборник «Остаток жизни» (1971 г.). Поэтесса удостоена Государственной премии Израиля в области художественной литературы (1970 г.). Ее стихи не раз издавались на русском языке. Так, в 1989 г. в Тель-Авиве вышел очередной ее сборник «Избранные стихотворения». Ряд наиболее известных стихотворений также представлен в сборнике «Я себя до конца рассказала» (Иерусалим, 1990 г.). В России отдельные стихотворения поэтессы появились в небольшой книжке «Поэты Израиля» (Москва, 1963 г.). В 1993 г. иерусалимское издательство «Библиотека-Алия» выпустило повесть для детей Гольдберг «Ниссим и Нифлаот», а в 2012-м «Книжники» издали, пожалуй, самую известную детскую книжку поэтессы «Сдается квартира».

(Опубликовано в газете «Еврейское слово», № 42)

Время Шаббата в Вильнюсе и Вильнюсском уезде:

20 августа 2021 г.

Время зажигания свечей – 20:27

21 августа 2021 г.

Исход Шаббата – 21:45

Во вторник в Вильнюсе на еврейском кладбище Судервес были захоронены священные тексты и их фрагменты. В соответствии с иудейской традицией, поврежденные свитки Торы, не подлежащие восстановлению, а также священные тексты и их фрагменты, содержащие имена или эпитеты Творца, предметы ритуала должны быть преданы земле.

От ежедневного и частого чтения книги изнашиваются и ветшают, становятся не пригодными для молитвы или чтения. Их собирают и хранят в специальном месте (гениза) в синагоге. “Гениза” – слово арамейского происхождения, в талмудической литературе оно встречается как название действию по изъятию из употребления и захоронению обветшавших священных книг.  После заполнения генизы собранные в ней предметы и книги предают земле на еврейском кладбище.

Вильнюсская синагога благодарна руководству столичного еврейского кладбища Судервес, Еврейской общине Литвы, работникам синагоги и волонтерам за оперативную помощь в проведении этой важной церемонии.