Глас еврейского народа

Глас еврейского народа

Пётр Люкимсон, jewish.ru

До сих пор помню, как в 1985-м в Баку возле книжного магазина «Дружба народов» образовалась солидная очередь. Вся из евреев. Давали Кановича, и он был как Шолом-Алейхем – ну, или Фейхтвангер.

Книг мне тогда не досталось, но вышедший к народу завмаг Якир пообещал, что задействует все связи в Вильнюсе, чтобы оттуда прислали еще хотя бы пару сотен книг. С того дня на полках многих еврейских домов появились сразу три книги Григория Семеновича Кановича: «Колыбельная снежной бабе», «Слезы и молитвы дураков» и «Нет рабам рая». Они стояли обычно в рядок с самыми ценными – шеститомником Шолом-Алейхема, 12-томником Фейхтвангера и «Жить воспрещается!» Ильи Каменковича.

Уже после к этим книгам прибавились романы «Козленок за два гроша», «Улыбнись нам, Г-споди!» и другие произведения. В 2009 году я взял интервью у Григория Семеновича – накануне его 80-летия. Он тогда с присущим ему чувством юмора заметил: «Хочу сказать спасибо советским евреям. Они хорошо покупали мои книги, обеспечивали все новые переиздания, и это в итоге принесло мне хоть какую-то известность».

Но это советские евреи должны были сказать спасибо Григорию Кановичу. Именно он своими романами и повестями помог им даже не столько сохранить, сколько пробудить заснувшее летаргическим сном национальное самосознание. Читая Кановича, мы вдруг все вспомнили, откуда мы родом, что с нами было в прошлом, и заодно поняли, почему об этом нельзя забывать, даже если очень сильно хочется.

К сожалению, я не сумел найти текста того интервью, но до сих пор помню многие его детали. Помню, как Григорий Семенович рассказывал о своем детстве: как глубоко религиозная бабка уговаривала его пойти с ней в синагогу в субботу, обещая за это купить мороженое в воскресенье. Когда он в итоге воскресным утром подходил с бабушкой к киоску с мороженым, та долго доставала из кармана кофты деньги, смотрела в небо, сокрушенно качала головой и говорила: «Ты меня так совсем разоришь!» Затем спохватывалась и поспешно добавляла: «Это я не Тебе говорю – это я ему говорю!» И тыкала во внука пальцем.

Религиозным человеком Григорий Семенович так и не стал, но все, что было связано с еврейской традицией, идишем, еврейским образом жизни, вызывало у него самые теплые чувства. И этим теплом пронизаны многие страницы его книг – может, поэтому от них теплее становилось и в наших домах.

Помню еще его рассказ о первых шагах в литературе. Он рано начал публиковать стихи, но в какой-то момент принес в издательство и повесть «Я смотрю на звезды», в которой впервые рискнул коснуться еврейской темы. И редактор – между прочим, литовка – вдруг ему сказала: «Знаете, Канович, если вы будете чаще смотреть на свои, а не на чужие звезды, то из вас может что-то и получиться!»

С этого времени он начал смотреть на «свои звезды», хотя и продолжал писать стихи, эпиграммы и киносценарии. Все это было вполне востребовано, а вот книги со «звездами» долго отправлялись в стол. Но затем в 1970-х после романа «Птицы» над кладбищем произошел прорыв, его «еврейские вещи» начали активно издавать в родном Вильнюсе, и оттуда они разлетались по всему Союзу. А уж в период Перестройки и гласности к нему пришла подлинная слава.

Став одним из самых издаваемых советских писателей, Канович в 1989 году возглавил еврейскую общину Литвы, а затем стал и депутатом Верховного Совета СССР. Тогда же появилась и мгновенно разошлась миллионным тиражом его «Еврейская ромашка»: Натан Щаранский говорил, что благодаря этой книге в Израиль уехало больше евреев, чем благодаря «Сохнуту».

Естественно, в ходе того интервью мы вспомнили и замечательное стихотворение Давида Самойлова «Наказ чукотского народа депутату Г. Кановичу»:

Гриша, ты теперь Григорий,
Ты скажи в Большой Совет,
Что на нашем территорий
Мало-мало водки нет.
Нет у нас, однако, водка.
Ой, как плохо, Гриша, ой!
Потому на всем Чукотка
Экология плохой…

К моменту нашего разговора еще не был издан знаменитый коричневый пятитомник Кановича, но он считался к тому времени живым классиком и национальным достоянием литовского народа. Во всяком случае, те литовцы, с которыми мне доводилось говорить – и в Израиле, и в Литве, – произносили фамилию Кановича едва ли не со священным трепетом. Один из моих собеседников, известный литературный критик заметил, что Канович прежде всего литовский писатель, так как через историю евреев он ярко и достоверно показал историю Литвы.

И вот теперь, когда Григория Семеновича больше нет с нами, можно сказать, что он прожил долгую и по большому счету очень счастливую жизнь, которая теперь продолжается в его текстах. И мы вместе с ним еще долго будем смотреть на звезды. На наши, еврейские звезды.