Юрий Каннер, президент Российского еврейского конгресса
echo.msk.ru – Радиостанция “Эхо Москвы”
Не могу читать Фейсбук. Слезы сглатываю. Оплакиваем Феликса Дектора. У него было много друзей – и в Израиле, и в Литве, и в Москве, где он жил последние двадцать с лишним лет, лишь наезжая в Иерусалим. И для многих из них он стал ориентиром и поводырем. Я в их числе. Каждая встреча с Феликсом, каждая беседа с ним была приобщением к высшим сферам, приподнимала над обыденностью.
Ему не нужны были ни звания, ни должности, ни какой-либо официальный статус. Он начинал говорить – своим обманчиво вкрадчивым голосом, с улыбкой – то ли застенчивой, то ли насмешливой, и всякий понимал, с кем имеет дело. От него веяло культурой – в том исконном значении слова, которое теперь почти не используется – слишком мало, к кому и к чему его можно относить.
Не случайно его самиздатовский журнал, который сделал Феликса Дектора, чрезвычайно успешного советского литератора и редактора с высокими гонорарами и особняком в центре Москвы, отщепенцем-диссидентом и вражеским элементом, так и назывался — «Тарбут», то есть «Культура». И пришлось продолжать это издание на более подходящей для еврейской культуры почве – в Иерусалиме. Феликс оказался в Израиле в середине 70-х, когда там было совсем не до русско-еврейской культуры. Вот он ее и стал лелеять и взращивать, основав русское издательство, что являлось такой же дерзостью, как выпускать еврейский журнал в Москве.
Символично название и другого знаменитого проекта Дектора – общество и одноименный альманах «Ковчег», который он основал в Москве и распространил на Иерусалим. Ему нравилось быть таким Ноем – собирать людей, направлять их и приводить в какие-то дали и выси, куда они сами, может быть, и не добрались.
В сущности, всю жизнь он именно этим и занимался. И когда в застойном СССР, блистательно переведя и не менее блистательно издав романы Ицхокаса Мераса, открыл советским читателям, советским евреям в особенности, мучительную правду о Холокосте. И когда возделывал основанный им оазис русской еврейской культуры в Иерусалиме. И потом в Москве…
Лично мне именно Феликс открыл Жаботинского. То есть я, конечно, знал, кто это такой. Но то было такое знание, как если время от времени проезжать мимо Третьяковки и ни разу не заходить внутрь. Рискну предположить, что у большинства из нас еще несколько лет назад представления о Жаботинском были именно такие. И Феликс это знал. Именно потому он, будучи уже очень немолодым человеком, поставил перед собой цель издать по-русски всего Жаботинского. Всего! Над ним подтрунивали – Сизифов труд. А он взялся – и продвинулся к своей цели очень далеко. Но сегодня Жаботинского знают не только как политика – основателя ревизионистского направления в сионизме (у власти в Израиле почти бессменно в течение 40 лет – его последователи), но и выдающегося русского писателя и публициста.
Он не успел довести свой труд до конца. Не хватало, как всегда, денег – никто не думал, что не хватит времени. Все мы, конечно, знали о его возрасте, но никогда не называли его преклонным. К Феликсу это просто не могло относиться. И то, что его не стало, кажется вопиющей несправедливостью, не смотря на возраст, не смотря на то, что надо говорить в таких случаях – Барух даян эмет, то есть соглашаться с решением Того, кто судит. Пока смириться не могу.