К Дню памяти жертв геноцида евреев Литвы

К Дню памяти жертв геноцида евреев Литвы

Джина ДОНАУСКАЙТЕ (facebook)

Перевод на русский язык – Владимира ВАХМАНА, “Обзор”

Я узнала о Холокосте от моей бабушки Пятронеле (р. 1926), у которой росла – этот кошмар в Салантай происходил, когда она была ещё подростком, а потом, когда я стала более грамотной, она много говорила о загубленных соседях, рассказывала, как привела из шуле (синагоги) молодую еврейку Машу с детьми, часто молилась за них, плакала. Истории, рассказанные моей бабушкой, потрясли меня, и думаю, именно поэтому я начала интересоваться судьбой евреев в Литве, читать книги, свидетельства.

Моя родня в Жямайтии была очень бедной, не имела земли, прадеды были безработными, прабабушка Филомена была неграмотной, а прадед Казимерас читать и писать научился на организованных Литовской армией курсах. Время от времени подрабатывал на случайных работах.

Прабабушка служила у евреев, получала от них еду, а прадед трудился на скотобойне. Семья из 6 человек во время войны и после неё жила на первом этаже здания скотобойни, где была оборудована небольшая квартирка.

В нашей семье не было никаких героев – ни спасателей евреев, ни борцов за свободу. Среди них не было ни белоповязочников, ни «ястребков», ни идейных коммунистов. Правда, сестра прабабушки Ева была замужем за Антанасом Дабашинскасом, волонтёром Литовской армии, сотрудником музея в Каунасе, который, как рассказывали люди, на радио зачитывал обращение к народу накануне советской оккупации. Во время немецкой оккупации он вращался на банкетах представителей элиты с немцами. Но после того как не успел уехать на Запад, он вместе с семьёй приехал в Салантай и некоторое время жил с прабабушкой и прадедушкой на скотобойне. Однако вскоре его выследили, арестовали и отправили в ссылку.

Поскольку у моих прадедов не было никакого имущества (унаследованный дом тестя сгорел во время большого пожара в Салантай задолго до войны), политикой не занимались и никакими интеллигентами не были, поэтому, когда пришла советская оккупация, у них нечего было отнимать и их никто не депортировал.

В 2007 г. мой дедушка Казимерас (1928 г.) – брат бабушки – до своей смерти написал несколько тетрадей с воспоминаниями о своём детстве в Салантай. Он там окончил гимназию, затем получил образование и стал учителем.

Хотя его приглашали присоединиться к партизанам, и он знал, что в гимназии действуют секретные молодёжные организации, и подозревал, что некоторые его друзья участвуют в их работе, он не осмелился примкнуть к одной из них и даже успокоился, когда его так и не пригласили присоединиться – говорил, что лучше не знать подробностей, потому что обыски проводились и на скотобойне.

О депортациях жителей Салантай в его воспоминаниях сказано немного, немного написано и о подпольных организациях сопротивления, больше – о еврейском Салантай, о Холокосте и последующем периоде, когда в городке сновали сотрудники госбезопасности и допрашивали гимназистов.

Год назад я получила эти тетради (их копии) и хочу поделиться разделом «Евреи и их судьбы» – это свидетельство нигде не публиковалось, оно до сих пор существует в тетрадях.

Я хотела опубликовать их позже, после проверки всех фактов, но подумала, что сейчас самое подходящее время, потому что после истории с мемориальной доской, со свастикой у здания еврейской общины в Вильнюсе в социальных сетях разбушевался антисемитизм.

Я даже ввязалась в не очень приятную беседу с несколькими жителями Дарбенай, которые напали на местного учителя за то, что тот пожелал почтить память евреев, и они поучающее толковали ему что-то вроде того, что вспоминать надо не убиенных и не обстоятельства их гибели, ибо это ведёт только к раздору между народами и сыпет соль на раны, а спасателей.

Но ведь нужно помнить обо всём, а не только о том, что более приятно и комфортно. И конформизм, и страх, и чувство беспомощности, которое сковало тысячи людей и о котором я читала в этих воспоминаниях. Есть вещи, гордиться которыми нет причин и, невзирая на это, об этом никогда нельзя забывать.

Я села, переписала из рукописи, ничего не редактировала (только в нескольких местах убрала повторы). И теперь приглашаю вас прочитать это свидетельство.

*****

КАЗИС ДОБРОВОЛЬСКИС

Евреи и их судьбы

(Тетрадь I)

Был 1941 год. Прекрасное воскресное утро. Родители занялись обычной работой с животными: готовить корм, кормить свиней. Летом моя мама иногда выезжала в поля доить коров для евреев. Еврей-хозяин отвозил на телеге 2-3 доярок.

Моя мама приехала с полей и быстро помчалась домой, испуганная, потому что был слышен громкий шум. Мы, дети, сразу вскочили с постелей, опасаясь такого грохота.

Родители стали говорить между собой, что началась война. Мы поняли, что произошло что-то ужасное. Днём несколько мальчишек побежали в центр местечка. Мы увидели проходящие мимо небольшие группы русских солдат – по 10-15 солдат, усталых, пыльных, обеспокоенных. Через плечо перекинуты скатки – свёрнутые шинели, длинноствольные винтовки (Тульского оружейного завода) и другая амуниция – противогазы, котелки, лопатки. Шли в сторону Плунге. Потом продвижение прекратилось.

Уже полдень. Прибыли немецкие подразделения – первыми прикатили велосипедисты. Остановились на площади местечка, вытащили коробки, похожие на те, в которых в то время продавался гуталин, хлеб, сухари и начали есть. В Салантай было подразделение русской армии (гарнизон). Но он куда-то исчез. Некоторые немцы, подкрепившись, уехали, другие приехали – в касках, с короткими, не такими как к русских, винтовками, к которыми были прикреплены штыки (как нож).

В тот же или на следующий день появились литовцы с белыми повязками на рукавах. Снова появились группы немецких солдат, машины с солдатами движутся вперёд. Им пособничают литовцы – они указывают еврейские дома и квартиры. Я видел, как один немец хотел войти в один дом, но дверь была заперта. Тогда он отступил на несколько шагов и выстрелил в дверь. Дверь тут же открылась, и появился старый еврей с бородой.

В первый день войны, когда немцы появились у нас, в Салантай, мы, подростки, хотели увидеть всё. Примерно в обед мы стояли возле загородки у Стонкуса, где на земле сидели два русских солдата, а затем из села Жвайняй привели ещё одного солдата, и тоже усадили на землю.

На следующий день мы, дети, увидели группу евреев (мужчин), усаженных на площади местечка, постоянно приводили по одному-другому, а вокруг стояли жители и смотрели, болтали. Не все «зрители» оценивали одинаково, но сострадания, насколько я тогда понял, было не очень. Оказывается, что немцы не без помощи литовцев, собирают с евреев «дань» – золото.

Указывали, кто и сколько кг должен принести за данное ему время, а если не принесёт – будут расстреляны все сидящие на площади. Они были заложниками акции по сбору золота. Позже все были освобождены. Видимо, «задание» в то время было выполнено. В Салантай осталась небольшая группа немцев (как мы теперь называем это – комендатура).

В последующие дни стали сгонять евреев в еврейскую шуле (синагогу). Ещё раньше вокруг шуле соорудили высокий забор. Теперь отремонтировали его, чтобы не было прорех, установили пост белоповязочников. Двери на ночь запирались. Они и обыскивали дома, и проверяли жителей, этим занимались литовцы-белоповязочники. Требовали отдать золото. Проверяли все части тела, особенно женщины. Одной из таких «активисток» была Рудайте Катре. Позднее она, вероятно, не одна из литовцев, участвовала в пирушках с немцами. Это всё закулисные дела, мы всего этого не видели, но слышали от родителей и других людей.

Как их кормили – не знаю, но запасы еды начали истощаться. Здесь разместились все – мужчины, женщины, дети и старики. Внутри шуле был слышен шум, особенно детей.

По ночам поднимали мужчин и гнали наружу, где их заставляли бегать вокруг шуле (синагоги). Это очень их утомляло и истощало.

Люди (в основном женщины) приносят еду, передают через щели в заборе. Было немало тех, кто одежду, постельные принадлежности и др. менял на еду.

Большинство литовских активистов было из деревень. Местные жители так много лет общались с евреями, росли вместе, жили бок о бок, хорошо их знали, были хорошими знакомыми.

В Салантай для поддержания порядка прибыл из Каунаса в качестве прикомандированного представителя Джюнис. Так его называли, и было ясно, что это за персона. Его слушали все литовские помощники. Много активистов было из шаулисов (литовская военизированная организация). Позже белоповязочники начали «очищать» еврейские дома и квартиры. Был введён комендантский час, чтобы все были в своих домах и ничего не видели.

Они тем временем на лошадях вывозили еврейскую мебель и всё что понравится в доме, загружали на телеги и отвозили в основном в деревни. В городе белоповязочников было мало. Большинство пришло из деревень. Они жили в деревнях, но большинство были знакомы с горожанами.

Кто и как их кормил, какой едой – не помню, хотя жители постарше знали. Но те, кто был закрыт в шуле, начали голодать. Поскольку мы жили в местечке, почти все еврейские семьи были нам знакомы. Родители с некоторыми из них были в тесном контакте. Родители, будучи безработными, нанимались к евреям на различные работы. Таких безработных было немало. Одной семье, мужчина из которой общался с отцом, мама по мере возможностей приносила готовую еду. В их семье было две девочки, примерно двух и четырёх лет.

Поскольку мама была знакома со многими белоповязочниками, она просила, чтобы они разрешили передать еду. Но позволяли не все. Кричали: «Попробуешь передать еду – тебя застрелят». Жестокосердые были известны, так что мама смотрела, кто охраняет – тот, кто разрешит передать, или тот, кто не позволит.

Местным евреям было известно о грядущей войне. Один из них говорил моему папе, что война приближается, и если через 2-3 дня не начнётся, то её скоро не будет. Война началась. Они хорошо знали, как обращаются с евреями в Германии, и так же поступят в Литве. Поэтому евреи оказались в шуле, в гетто, без надежды на спасение.

Куда исчезли старики и старухи, больные – я не знаю (не помню). Вывезли их на машинах в Плунге, Кретингу или в другое место? Их не расстреляли в Салантай. Молодых людей «вооружали» лопатами и отправляли на работу. Когда их выгоняли строем, мы, дети, видели. Большинство молодых людей служило в Литовской армии, поэтому они знали и выполняли все строевые команды. Детям это было интересно – построение, маршировка, повороты во время ходьбы.

Мы видели, как они выстраивались в шеренгу, но о том, что они копали, – рассказали нам взрослые. Они рыли ямы для тех, кого расстреляют и снова закопают.

Однажды, уже к вечеру, прибыла легковая машина с командиром из Кретинга (из уезда), и с нашими начальниками болтали возле так называемого дома «акмистрины».

Глаза детей – гляделки, уши – слушилки. Мы лазали поблизости, очень интересной была машина, а из услышанного мы знали, что завтра будут расстреливать евреев.

Возвращаясь, повстречавшийся друг папы, кажется, его звали Апкис, рассказал ему, что они знают о своём расстреле, но им было велено не сопротивляться, вести себя «прилично», тогда их жёны и дети останутся в живых.

Насколько я помню – начальником уезда был Якис (может быть Якас – что-то в этом роде). Так и было – следующим утром они рано погнали команду евреев-землекопов «на работу» в то же самое место, где они работали раньше, но оттуда они уже не вернулись. Сильная сила была уничтожена. Затем выстроили пожилых людей, стариков и подростков (молодых людей 16-17 лет).

По дороге, возле которой мы жили, повели колонну евреев, оставшихся в шуле. Мы стоим неподалёку от дороги, и видим – мама перечисляет: вот прошёл Тотке, это Беркис, это Йошке, там Янке… Колонна состояла из лиц мужского пола.

Женщины с детьми остались в шуле. Были совсем слабые, старушки, которых нужно было поддерживать, чтобы они не свалились. Так что более сильные поддерживали более слабых. Поскольку мы жили не очень далеко от того места, где происходили расстрелы, то слышали выстрелы. Расстреливали в деревне Жвайняй возле еврейского кладбища.

Через некоторое время мы видим – один из белоповязочников – Джюнис – едет на велосипеде, и к нему подбегает задыхающийся парнишка-еврей. Видно было, что это толстяк, по-видимому, такой он из-за проблем со здоровьем. А тот всё торопит (было слышно).

Оказывается, было предложено – кто в доме знает, где спрятано золото – останется в живых. Через некоторое время другой белоповязочник ведёт этого же парня, подгоняя «быстрее, быстрее» к месту казни.

Вслед за колонной едет конная упряжка. То ли будет подвозить тех, кто не в силах идти, но, вероятнее всего, повезёт одежду расстрелянных, потому что их расстреливали голыми.

Ходили разговоры, будто над первой группой мужчин издевались, выбирали двоих и заставляли бороться. Вначале побеждённого отводили к яме и расстреливали, а вслед за ним – и победителя. Говорили, что других гнали купаться в вырытых жителями «марках» (так называли небольшие пруды для вымачивания льна). Это отнимало у них силы, а затем людей выстраивали на краю ямы и расстреливали. Неподалёку жили Нармонтасы, несколько дальше – Латакасы, но, вероятно, такие разговоры исходили от тех, кто участвовал в бойне. В расстрелах участвовала и небольшая группа немцев с автоматами. Также рассказывали, что земля над ямами долгое время шевелилась.

В основном одежду возили «доверенные лица» Йонутис Данис и его сожительница Катре, которые всегда были «тёплыми». Позднее часть одежды забирали исполнители, а остальное делили между жителями. Неудивительно, что за одеждой выстраивалась вереница людей.

В шуле (синагоге) были женщины и дети всех возрастов. Как там было, я не знаю, но рассказывали, что крестьяне просили власти, чтобы им разрешили брать евреев семьями для работы в деревне.

Моя мама была пролазой: узнала, что может подобрать отдельные семьи, жителей местечка, на работу, если сможет доказать, что работа для них имеется. Было одно условие: по первому запросу доставить эту семью властям. Так что родители привезли домой семью самого близкого друга отца – его жену с двумя девочками 2 и 4 лет.

Был такой порядок – евреи должны были на груди и спине иметь соответствующих размеров звезду Давида (кажется, шестиугольную). Им было запрещено ходить по тротуару. Однажды моя мама взяла Машу (мать детей) и пошла прополоть огород на окраине своего родного местечка у реки Саланта. Кажется, вместе с ней шла и наша младшая сестра Вале.

Надо было многим показать, что для работы действительно нужна работница. Сшила звёзды, прикрепила спереди и сзади, и все трое отправились в путь. Нужно было пройти по улице Вильняус до площади неподалёку от полиции. Полицейский увидел, остановил, и потащил маму с Машей в полицейский участок.

Поставил их у стены и велел повернуться к ней. Маша знала о таком требовании и отвернулась. Мама – ни с места, не шелохнулась – как стояла лицом к начальникам, так и осталась. Они снова велят отвернуться к стене. Тогда моя мама «закипела»: «Я не повернусь, потому что хочу видеть, какой гад будет стрелять в меня!» Тогда ей пояснили и успокоили, дескать, никто в тебя не будет стрелять, жидовка должна идти только по дороге, и обеих отпустили.

Маленькие девочки привыкли к нашей семье, одну звали Рахита, имени другой не помню. Мы все ели ту же пищу, малышам понравилось и сальце с хлебом. Согласно еврейским требованиям, есть свинину было запрещено. Так и жили до конца августа (точно не помню). Многих женщин забрали в деревни – кто действительно для работы, а кто – чтобы спасти. Один крестьянин из села Эрленай – Зубе – взял несколько семей. Когда он выезжал на работу в поле, его сопровождала полная запряжённая двумя лошадьми телега со взрослыми и детьми.

Однажды утром Маша встала и стала рассказывать, что, согласно её сну, должно произойти великое несчастье. Она всё плакала и повторяла о приближающемся несчастье. Я не помню содержания сна. [Бабушка как-то рассказывала об одном из своих снов – она сказала, что видела во сне своего мужа, которого с другими мужчинами расстреляли в Жвайняй, и он во сне звал её с детьми – Д.Д.].

Прошло некоторое время, и из староства принесли сообщение – письмо о том, что еврейскую семью необходимо сегодня же доставить в усадьбу Шалинаса (за деревней Калналис – на дороге в направлении к Кретинге).

Маша сразу поняла – она очень сильно покраснела. Маленькие девочки смотрят на свою мать с испугом, словно обмерли. Папа пошел в другую комнату, как сам сказал, взять 100 гр, потому что иначе не получается Маше объяснить.

Маша рыдает, готовит девочек к поездке. Папа вышел, чтобы подготовить телегу, запрячь лошадь. Была уже вторая половина дня. Вся наша семья вышла, чтобы проводить их до телеги – кто сильно плакал, кто был очень расстроен. Телега выкатила со двора, выехала на дорогу, повернула направо в сторону города, а мы так и остались стоять. Дорога из Салантай в усадьбу Шалинаса проходила не очень далеко от еврейского кладбища. Ехало много телег с еврейскими семьями.

Еврейские женщины знали, что мужчин и их родственников уже расстреляли, и когда увидели кладбище, стали вздымать к небесам руки, начались рыдания, стенания и мольба. «Земля, развернись, возьми нас, Земля, разверзнись, приюти нас!». Но никаких угроз никому, никаких проклятий. Поскольку наш папа хорошо владел еврейским, он их молитвы понимал.

Колонна достигла поместья Шалинаса. Сдали как узниц, отметили в списках. Но возчиков не отпускают, нужно будет перевозить в другое место. Я не знаю, как случилось, то ли папа встретил кого-то из его начальства, или кого-то из своих знакомых сотрудников, либо доказал, что ему необходимо быть завтра на скотобойне – ему позволили вернуться домой.

Он был знаком со многими еврейскими семьями, поэтому старался не видеть их, не подходить, не слышать стоны матерей и детей. Смотрел, как поскорее выбраться из этого кошмара.

Насколько нам стало известно из разговоров, ночью их посадили в телеги и по другим дорогам отправили в Шатейкяй, т.е. по дороге из Салантай в сторону Плунге. Остановились в начале Шатейкяйского леса. На ночь были размещены у местных жителей в сарае (или в сараях). Сами пошли «развлекаться» с жителями или жительницами. Ходили слухи, будто в первые дни, когда евреи были заперты в шуле, они выбирали красивых молодых женщин или девушек и отвозили их в Кретингу, чтобы их начальники могли «повеселиться».

Рано утром женщин с детьми погнали на окраину Шатейкяйского леса влево от дороги из Салантай в Шатейкяй, к ямам. Женщины и дети плачут, кричат, слёзы, стенания.

Как ранее рассказывали, учительница еврейской школы кричала: «За что вы нас убиваете, что мы сделали?» Ей отвечали: «Евреи – наши враги». «На чьей телеге сидели, того и песню пели», – смогла ответить учительница. Пальба всё уменьшала количество живых.

Я до сих пор помню эту учительницу – среднего роста, полную, упитанную, темноволосую, с весёлым лицом, в годах. Говорят, что она курила, пытаясь похудеть. Мне довелось видеть, как она курила.

Когда расстреливали мужчин, один еврей побежал. Он бежал к деревне Песчяй. Но его поймали (или пуля догнала) и вернули к яме.

Наша Маша с двумя детишками стояла у ямы. Вероятно, малышку держала на руках, а более крупная Рахита крепко прижималась к своей маме, словно та могла защитить её. И таких мам и детей были десятки. Говорили, что более старшие дети убегали в лес из этого ада, то ли сами сообразив это из страха, то ли их толкнули на такой шаг матери, думая, что, возможно, им удастся выжить. Но «орлы», нагулявшись за ночь, были совершенно активными и быстрыми – пойманных не расстреливали, а убивали, колотя о деревья.

Одну еврейскую семью – мужчину с женой и двумя детьми (кажется, девочка и мальчик 5 или 6 лет) – не расстреляли. По просьбе крестьян. А среди белоповязочников был не один из их сыновей, так что им удалось договориться с местным начальством, чтобы оставили хорошего скорняка (выделывал шкуры, меха). У них в качестве рабочих было два литовца – Беронтас и Бумблис. У каждого крестьянина были шкуры и меха, а в Салантай было одно такое «предприятие».

Однажды на улице Лайвю (там был его дом) хозяин стоял во дворе и разговаривал с несколькими людьми, которые подошли к забору. Он знал, что его и его семью оставили временно. Так и было. Прошёл месяц или больше, и однажды утром всю семью отвезли в деревню Жвайняй по направлению к еврейскому кладбищу.

Так были истреблены люди еврейского происхождения из Салантай.