Литва отмечает 300-летие Элияху бен Шломо Залмана – Виленского Гаона. 2020 год объявлен годом Виленского Гаона и истории евреев Литвы.
Дорогие наши ребята и родители!
Приглашаем вас на встречу Шаббата, а поможет нам в этом наша замечательная вожатая – мадрих – Мишель.
Встреча Шаббата будет проходить в режиме ZOOM 5 июня, начало в 17.00. Регистрация https://bit.ly/2XZ3nwG или по эл.почте sofja@lzb.lt
Перед началом мероприятия вы получите всю необходимую информацию.
Бизнесмен Роман Абрамович приобрел в начале 2020 года виллу на улице Наси Бен-Цви 93-95 в Герцлии-Питуах, заплатив за нее рекордные для Израиля 226 миллионов шекелей (около 65 млн долларов), сообщает “Глобс”.
Продавец виллы – Алан Ховард, владелец одного из крупнейших в мире хеджевых фондов Brevan Howard, купивший ее в 2006 году у Ленни Реканати за 9 миллионов долларов и вложивший десятки миллионов долларов в ее расширение.
В течение двух лет Ховард пытался продать ее за 100 миллионов долларов, а год назад сдал ее в аренду Абрамовичу с опцией продажи, которая и была реализована.
Площадь виллы – 9,5 тысяч квадратных метров. Для ее создания были объединены четыре земельных участка.
На территории расположены два дома, спроектированных архитектором Орли Шарм – основное здание площадью 2.000 кв.м. и гостевое площадью 1.000 кв.м. Также на вилле имеются теннисный корт, бассейн с гидравлическим дном, которое может быть поднято и превращено в площадку для мероприятий, подвальный этаж.
Это уже третий объект недвижимости, купленный Абрамовичем в Израиле. В 2015 году он приобрел участок на улице Шабази 11 в тель-авивском квартале Неве-Цедек, на части которого расположено историческое здание отеля “Версано”, а в 2019 году – здание “Байт Маген” на улице Шенкар 2 в Тель-Авиве.
Lukas Aluzas, Радио LRT, LRT.lt
В боях за независимость Литвы участвовало немало евреев. Предполагается, что в армии Литвы, формировавшейся в 1918-1923 годах, служило около 3 тыс. мужчин еврейской национальности. В решающих боях за Литву в 1919-1920 годах погибло более 60 солдат-евреев.
Вдоль литовско-польской демаркационной линии ситуация не успокаивалась еще несколько лет.
19 марта 1923 года шестеро литовских военнослужащих, в числе которых были Мотл Кац и Авром Штрам, в окрестностях деревни Палепяй (Капчяместская волость) охраняли войсковую роту от возможных нападений поляков. Когда те стали нападать, караульные решили не отступать и стреляли в неприятеля до тех пор, пока не закончились пули.
LRT.lt напоминает, что эскадрон польской кавалерии, который составляли 120 пехотинцев и 30 всадников, в деревне Палепяй напал и жестоко убил воинов полевой охраны – младшего унтер-офицера 4-ой роты 11-го Вильнюсского пехотного полка Йонаса Тауриса, рядовых Владаса Вярпятаса, Йонаса Яруцкиса, Аврома Штрама и Мотлa Каца. У погибших литовских воинов были отсечены руки, ноги, отрезаны уши, выколоты глаза. Погибших военных было трудно узнать. Все они были перевезены в Алитус, их останки на кладбище сопровождали три священника, полковой оркестр играл траурный марш.
М. Кац и А. Штрам были похоронены на Алитусском еврейском кладбище, к сожалению, следы их могил сегодня не сохранились. LRT.lt напоминает, что в годы войны за независимость Крестами Витиса были награждены 19 евреев. До сих пор ни одна их могила не найдена.
Алена Городецкая, jewish.ru
Под страхом смерти он вёл дневники в Вильнюсском гетто: не веря, что его спасут, надеялся, что о нём хотя бы узнают. Григорий Шур погиб одним из последних, оставив нам свидетельства об этом аде.
«Ни места, ни бумаги, ни чернил. Писал в страшной тесноте, иногда в клозете, иногда в сарае, когда не имел чернил, то писал карандашом, писал на колене или на подоконнике, почти никогда за столом», – так Григорий Шур описывал свою работу. Всего набралось 39 тетрадок с записями. Он описывал события подробно и отстраненно – часто постфактум, после сбора дополнительной информации.
Его поддерживала литовская антифашистка Она Шимайте, побуждала не бросать рукопись ни при каких обстоятельствах. Она рисковала, проникая в гетто, чтобы забрать исписанные им листки, принести чистые тетради и чернила, какую-нибудь еду. По окончании войны она же сообщила наспех созданному Еврейскому музею в Вильнюсе, где хранятся рукописи. Они таки легли в основу книги «Евреи в Вильно». Благодаря Шимайте спаслась и дочь Шура Мириам – единственная из всей их семьи. Она добыла для нее поддельный польский паспорт, а после побега из гетто помогала укрываться в оккупированном Вильнюсе.
Немецкие самолеты над Вильнюсом появились уже 22 июня 1941 года – в то время как большая часть СССР только услышала объявление о войне. Спустя час после заявления Молотова город начали бомбить. Следующий день на вокзале была давка: железнодорожники перекрыли выход на перрон, так народ лез через ограждения. Имелось два состава: один из 50 общих вагонов, куда брали всех, другой из шести вагонов – для всего имевшегося на тот момент в городе советского начальства. Когда составы уехали, люди продолжали уходить из города пешком – кто-то уезжал на подводах, мотоциклах и даже велосипедах.
На рассвете 24 июня в город вошли части СС. Население быстро поделилось на «своих» и «чужих». В садике францисканской церкви на Трокской начались первые расстрелы. Сначала литовские активисты убили еврейскую девушку, затем 15 красноармейцев и нескольких командиров. Тела валялись в церковном саду, убирать их не разрешалось. Это было заявление новой власти: вот кого мы считаем врагами. Литовцев радовал побег советской власти, которая тут была совершенно чуждой: жители сами организовывали засады на дорогах и расстреливали советские «полуторки».
В первом же приказе оккупационные власти потребовали заложников: 60 евреев и 20 поляков. Жертвы вскоре были обнаружены и доставлены в городскую тюрьму. Евреям приказали нашить на грудь и спину одежды кружки жёлтой материи с буквой «J» посередине. Образец разместили во всех полицейских участках: он впредь менялся много раз, и это всегда было поводом наскрести новых нарушителей. Евреям запретили находиться на улице с шести вечера до шести утра, с 5 июля им стало можно покупать продукты только в своих магазинах: в литовской или польской булочной могли послать за хлебом к Сталину, избить или сдать полиции.
Предписания общественных запретов менялись, а их несоблюдение каралось только смертью. Никаких отношений с неевреями, кроме рабочих, разговаривать в присутствии арийцев нельзя – даже поднимать глаза, как и появляться на улице без уважительной причины. Разогнали даже еврейский детский приют: сирот просто выставили на улицу, а жители кинулись грабить запасы заведения. В конце июля евреев обязали зарегистрировать всё имущество и запретили куда-либо его перемещать, кому-нибудь перепоручать. За людей их больше не считали.
В конце августа литовские активисты убили старика-христианина, после чего схватили двух первых попавшихся евреев, обвинили их в убийстве, избили на глазах у всей улицы и расстреляли. Акция стала началом погромов. Вооруженные горожане врывались в дома евреев и выбрасывали жильцов наружу. На улице их арестовывали за нарушение комендантского часа и отправляли в тюрьму.
Шестого сентября началось переселение в гетто: их было поначалу два. «Оба гетто были переполнены, как муравейники, – писал Шур. – Ежедневно на рассвете большинство их обитателей отправлялось на работу – на фабрики, на стройки, в немецкие части. Тяжело приходилось тем, кто работал на торфяниках, на прокладке железнодорожных путей и шоссе, грузчиками на складах. На работу шли колоннами, как солдаты, по правой стороне мостовой. Все работающие имели свидетельства белого цвета, первым словом в которых было: “дер юде” или “ди юдин” – “еврей” или “еврейка”».
Вскоре всех евреев из одного гетто увезли в грузовиках в неизвестном направлении. В другом жизнь стала как-то налаживаться по чудовищным законам времени: открылись больница, еврейская школа и театр, существование которого жители считали чудом. Но раньше всех, разумеется, появился юденрат: «Эти тоже были жестоки, оправдывали свои действия тем, что приход местных полицейских или СС сделает жизнь совсем невыносимой».
В Вильнюсское гетто Шур попал вместе с семьёй сразу после его основания: работал он там электротехником на швейной фабрике Kailis, хотя по факту чаще просто сортировал одежду, отобранную у евреев. Фабрика, кстати, принадлежала еврею Оскару Глику. Он бежал из Австрии после аншлюса, в Вильнюсе оказался в первые дни оккупации. Встретил друга детства, арийца, служившего в германской армии, тот помог устроиться на работу и выправить документы. Вскоре Глик предложил властям наладить производство одежды для военных. Став директором фабрики, настоял, чтобы рабочие и их семьи жили на её территории. Это была привилегия – в отличие от остального гетто жизнь тут считалась благополучной. Вскоре здесь работали 1200 евреев. Но в январе 1942 года вспыхнул пожар, а в ходе расследования его причин выяснилось, что Глик – еврей. Его расстреляли вместе с женой.
«Обыкновенные же чистки проводились так, – описывал происходящее Шур. – Ночью неожиданно все население гетто будили силами еврейских полицейских. Затем офицеры гестапо проверяли рабочие свидетельства – обладателей таковых выпускали с семействами, и они уходили на места работы. После ухода этих счастливцев в гетто впускались литовские солдаты, полицейские и тайные агенты, и они делали там свое страшное дело. Как хищные звери, набрасывались они на свои жертвы, грабили, избивали и уводили с собой».
В июле 1942 года в Вильнюсском гетто был неожиданно распущен юденрат – все потому, что входившие в него евреи пытались торговаться с немцами. Немцы хотели без лишнего шума вывезти из гетто всех детей до 13 лет, а им предлагали забрать стариков и больных. В итоге единоличное руководство гетто взял на себя Яков Генс. «Через несколько дней сотрудник СС Рихтер приказал начать рабочий день на фабрике на полчаса раньше обычного, а детей отвести в близлежащий госпиталь, – фиксировал Шур. – У госпиталя детей стали сажать в подъехавшие к этому времени грузовики. Туда же укладывали больных, которых выносили на руках. Машины немедленно отъезжали одна за другой. Матерей, которые хотели ехать со своими детьми, не сажали в ту же машину, тех же, которые готовы были отпустить детей, непременно забирали вместе с ними».
Тотальная ликвидация Вильнюсского гетто началась 1 сентября 1943-го. Гестаповцы потребовали выдачи 1000 здоровых мужчин, Генс смог найти только 600 человек: люди прятались. Вечером доставили литовских полицейских, которые стали забрасывать укрытия ручными гранатами, уничтожая в каждом по несколько десятков человек. Этот кошмар продолжался четверо суток, результатом стали сотни убитых и восемь тысяч вывезенных на расстрел. Гетто практически разрушили: трупы были под обломками зданий и на улицах, уцелевшие мало чем отличались от них по виду. Пятого сентября гетто объявили закрытым, а 14 сентября Генса вызвали в гестапо, откуда он не вернулся. Полуголодные выжившие доходяги гетто почувствовали себя осиротевшими.
Присматривать за ними поставили некоего Саула Деслера – вора и проходимца. Он сбежал в итоге, прихватив деньги и золото из общественных запасов. Еврейская полиция тоже разбежалась. Обессиленные жители чувствовали скорый конец, многие были этому рады, но находились и те, кто имел силы бежать и знал лазейки: ползли в нечистотах городской канализации, выламывали ворота, уходили незаметными тропами.
23 сентября гетто окружили вооруженные гестаповцы: говорили, что часть людей отправят в Шавли, другую – в рабочий лагерь в эстонском Вейваринге. Два следующих дня немцы заполняли людьми товарные вагоны, чтобы отправить их на самом деле на Понары. Дальше – расстрел. Эта история была названа Шуром в книге «окончательной ликвидацией», но в городе осталось еще около трех тысяч евреев – работников фабрик, автомастерских и других учреждений. Среди них был и Шур. В конце марта 1944-го у него отняли сына. Город стал udenfrey – «свободным от евреев», об этом сообщала специальная табличка. За несколько дней до прихода Советской армии большую часть евреев из рабочих блоков расстреляли. Немногих отвезли в лагерь Штутгоф, который тоже скоро ликвидировали. Нацисты погрузили заключённых на баржи, вывезли в Балтийское море и утопили. Среди них был Григорий Шур.
Ученые применили новейшие методы генетических исследований к пергаменту, на котором были написаны Свитки Мертвого моря – древнейшие еврейские религиозные тексты, дошедшие до наших времен. Было установлено, что кожа, пошедшая на изготовления значительной части книг, происходит от животных, обладавших генетической связью, – сообщает newsru.co.il
Эта связь типична для текстов, написанных шрифтом, характерным для Кумранской общины. Книги, попавшие в Кумран из внешнего мира, этими особенностями не обладают. В них Писание записано в другой редакции.
Как отмечает пресс-служба Управления древностей, находка означает, что для евреев, живших около 2000 лет назад, толкование Священных книг имело гораздо более важное значение, чем каноническая точность текста. Евреи эпохи Второго храма были готовы воспринимать разные редакции Писания.
Новое исследование, в котором принимали участие и специалисты из Швеции, поможет лучше понять духовный мир наших предков, в том числе – его мистические аспекты, которым Кумранская община уделяла большое внимание.
“Существует множество фрагментов Кумранских свитков. Было непонятно, как их соединять – ведь ошибка может привести к значительному искажению текста. А если установить, на какой шкуре были записаны те или иные фрагменты, задача сводится к составлению частей мозаики”, – рассказывает профессор Тель-Авивского университета Одед Рахави.
Свитки Мертвого моря – общее название 25000 фрагментов пергамента и папируса, обнаруженных начиная с 1947 года в районе Кумрана. Они поставили перед исследователями двойную задачу: восстановить книги по фрагментам, а также определить, отражает ли эта библиотека духовный мир иудаизма конца эпохи Второго храма, или же собрание характерно только для конкретной общины ессеев.
“Представьте себе, что еврейский мир уничтожен, от него осталась одна библиотека, и та принадлежит экзотической, изолированной секте. Какие выводы можно было сделать на ее основании о евреях в целом? А ДНК животных поможет нам разобраться, какие книги принадлежат ессеям, а какие попали к ним из внешнего мира”, – говорит профессор Рахави.
“От представившихся возможностей просто кружится голова. Управление древностей, отвечающее за хранение свитков, стремится к сотрудничеству с израильскими и иностранными исследователями, находящимися на переднем крае науки. Это поможет нам расшифровать одну из главных археологических находок XX века”, – говорит основательница отдела Свитков Мертвого моря в Управлении профессор Пнина Шор.
Ученые отмечают, что к концу античности Писание кодифицируется, возникает единая редакция. И если сейчас один и тот же текст можно найти в синагогах по всему миру, 2000 лет назад в одном собрании находилось несколько вариантов священных книг. Теперь необходимо понять, идет ли речь об уникальной библиотеке или о явлении, характерном для иудаизма Второго храма.
“Генетический анализ показывает, что существуют два различных варианта Свитка Иеремии, попавших в Кумранское собрание из внешнего мира. Это означает, что существовала другая концепция базового принципа Писания, согласно которому его источник – Всевышний”, – отмечает профессор кафедры иудаизма Тель-Авивского университета Ноам Мизрахи.
Еврейская община (литваков) Литвы приглашает подростков 2 июня, во вторник, на лекцию специалиста по коучингу Камилы Голод – «Смелость быть собой». Лекция в режиме ZOOM, начало в 15.00. Регистрация: https://bit.ly/2XZ3nwG
или по эл. почте: sofja@lzb.lt
Перед началом лекции вы получите всю необходимую информацию.
Проф. Пинхос ФРИДБЕРГ,
Вильнюс, obzor.lt
31-го мая 2020 года на сайте сомнительной репутации tiesos.lt появилась статья
„Iš savo varpinės“ pasakoja: Kazys Škirpa išgelbėjo žydų rabiną?
(Рассказывает «со своей колокольни»: Казис Шкирпа спас раввина?)
Прежде всего, хотел бы заметить, что уже заголовок статьи пахнет тавтологией: «žydų rabinas»/еврейский раввин – это «масло масляное».
В цитированной статье имеется видео, в котором упоминается весьма солидный и уважаемый журнал “Tablet”.
Сразу понял, что имеется в виду хорошо известная статья
опубликованная 15 июля 2019 года. В ней имеется абзац с упоминанием литовского посла
“Once in Berlin,” said Rigg, “the Rebbe and his family were taken to the Jüdische Gemeinde, the Jewish community center in the Jewish quarter. There he met the Lithuanian ambassador to Germany who provided the Rebbe and his group with Lithuanian visas. The next day Bloch escorted them to the Latvian border and bid them farewell. The group continued to Riga and waited there for visas to the United States”,
который, как вы уже успели догадаться, и послужил основой вопроса «Казис Шкирпа спас раввина?».
5 февраля 2020 года эта статья была переведена на русский язык:
Перевод цитаты:
«В Берлине, — сообщает Ригг, — Ребе и его семью отвезли в Юдише гемайнде, еврейский общинный центр в еврейском квартале. Там он встретился с послом Литвы в Германии — и тот выдал Ребе и его спутникам литовские визы. На следующий день Блох проводил их до границы Латвии и распрощался с ними. Вся группа проследовала в Ригу, где и стала дожидаться американских виз».
P.S. Как следует из текста статьи в «Tablet», спасение раввина Шнеерсона (1939 год) было организовано американскими гражданами, которые придали этой проблеме уровень межгосударственных отношений.
В связи с этим – предположение, что люди, участвовавшие в технической передаче раввина Шнеерсона Соединенным Штатам Америки, не могут считаться спасителями евреев. К числу этих «спасителей», полагаю, не стоит причислять посла Литвы в Германии, который ни секунды не рисковал жизнью ради спасения Любавичского ребе.
Напротив, г-н Шкирпа был записным антисемитом, и, скорее всего, выдавая визу, исполнял приказ высшего германского руководства.
Юрий Каннер, президент Российского еврейского конгресса
echo.msk.ru
5 лет назад, 29 мая 1945 года, власти только недавно освобожденной советскими войсками от германской оккупации Норвегии арестовали самого известного в мире норвежца – лауреата Нобелевской премии по литературе (1920 г.) Кнута Гамсуна и предали его суду за сотрудничество с врагом, коллаборационизм.
Гордости нации было в ту пору почти 86 лет. Он почти ничего не слышал. Производил впечатление человека не вполне в себе. На суде, состоявшемся через два года, утверждал, что не был в курсе зверств, творимых нацистами. Такой себе старичок – божий одуванчик.
Судьи ему не слишком поверили, но в тюрьму, в отличие от его жены, сажать не стали – конфисковали имущество и отправили в психушку на несколько месяцев, лишили дома – доживать ему пришлось в доме престарелых.
Особо отличившихся коллаборационистов (а Гамсун принадлежал к числу наиболее отличившихся) в послевоенной Норвегии обычно расстреливали. Так что он получил исключительно мягкий приговор, и престарелый писатель обязан им не милосердию властей, а заступничеству Москвы. На том, чтобы Гамсуну сохранили жизнь (более того – «дали спокойно дожить») настоял Молотов в беседе с членами норвежского правительства в изгнании. «Вы слишком мягки, господин Молотов», — сказал ему на это будущий министр иностранных дел. В мягкости сталинского наркома подозревали редко, но именно он спас нобелевского лауреата от расстрела.
Увлечение германским нацизмом было Гамсуна искреннее, идеологическое, сознательное и даже – в его понимании – патриотичное. Он ненавидел англичан, презирал Америку, которую хорошо знал, и считал нацистскую Германию надеждой западного мира. Пламенный патриот Норвегии, Гамсун приветствовал оккупацию своей страны немецкими войсками. Восхищался Геббельсом, подарил ему свою нобелевскую медаль, извиняясь за то, что ничего более дорого у него нет. Встречался с Гитлером – правда, вывел его из себя своими жалобами на немецкую марионетку во главе Норвегии – Квислинга (кстати, расстрелянного осенью 1945-го – за него Молотов не заступился, — Ю.К.). А когда до Норвегии, уже фактически освобожденной, дошла информация о самоубийстве Гитлера, написал о нем душевный некролог, назвав это чудовище спасителем народов.
То, что автор 30 романов и тысяч рассказов и статей, единственный норвежский писатель, представивший отечественную литературу в мире, избежал смертного приговора в Норвегии и даже смог уже после суда написать свой последний роман в бедной келье дома престарелых, — следствие отнюдь не любви и уважения к нему норвежцев.
При упоминании имени Гамсуна в его стране тут же говорят о позорном факте его сотрудничества с нацистами. Так было после войны, где книги национального классика издавались меньше, чем, например, в СССР. Так и сейчас – его стыдятся.
И это говорит о норвежцах больше, чем те очевидные грехи, что совершила часть из них во время войны, а грехов этих было достаточно – от полномасштабного участия норвежской полиции в «окончательном решении еврейского вопроса» до добровольческого легиона СС «Норвегия», воевавшего под Ленинградом, и даже пропагандистского полка СС, где служил сын Гамсуна.
Нам есть, с чем сравнивать. Когда я вижу, как устанавливают памятники сотрудничавшим с нацистами во время войны на Украине, называют их национальными героями на том основании, что они мечтали о свободе своей страны, убивая евреев, поляков, русских и не согласных с ними украинцев лишь по досадной необходимости, когда я вижу кадры парадов латышских, литовских, эстонских легионеров, я вспоминаю Гамсуна.
Он сделал для Норвегии несравненно больше, чем Бендера или Шухевич для Украины, а Цукурс для Латвии. Но его в Норвегии стыдятся, а ими на Украине и в Латвии гордятся. В этом – разница. И меня не убедят, что разница между тем, как сегодня живет и как воспринимается в мире Норвегия и эти страны, никак не связана с разницей в их отношении к своим героям и антигероям.
В конце прошлой недели президент США Дональд Трамп подписал образовательный закон о Холокосте, который называется «Никогда снова».
Теперь сотрудники Американского мемориального музея Холокоста должны будут разрабатывать и распространять ресурсы, повышающие осведомленность жителей США в истории Холокоста и его уроках.
В течение пяти лет ежегодно в специальный фонд будет поступать два миллиона долларов, а также частные пожертвования от заинтересованных лиц.
Благодаря этим средствам будет создан онлайн-репозиторий с учебными материалами о Холокосте.
Член Палаты представителей Кэролин Мэлони отметила, что этот закон поможет бороться с антисемитизмом, ведь дети с самого детства будут знать о последствиях ненависти.
Пинхос Фридберг члену Сейма Лауринасу Касчюнасу:
Как настоящий патриот Литвы
не дайте России прореагировать первой, опередите ее
Информирую Вас, что диссертация Вашего коллеги Арунаса Гумуляускаса «Деятельность компартии Литвы по развитию театрального искусства в республике (1966-1980 г.г.)» была признана достойной ученой степени доктора гуманитарных наук Независимой Литвы.
Хотел бы узнать Ваше мнение.
Пинхос Фридберг,
Вильнюс, 30 мая 2020 года
P.S. Подробности на литовском, английском и русском языках найдёте здесь:
Голый факт: в Независимой Литве текст «Аллилуйя КПСС» признали достойным степени доктора наук
Дорогие ребята!
Мы рады, что вы так активно участвовали в викторине, посвященной Дню Иерусалима. Надеемся, что вам было интересно отвечать на вопросы, касающиеся истории двух прекрасных городов, которые имеют огромное значение для еврейского народа: Иерусалима и Вильнюса, называемого «Литовским Иерусалимом».
А теперь, внимание! Победителями викторины стали:
Никита Айзенберг,
Мария Юркявичюте,
Ажуолас и Уосис Рачинскасы.
Поздравляем Никиту, Марию, Ажуоласа и Уосиса!
Они получат приз – книгу «Civilizacijos istorija»:
Всем остальным участникам викторины будет вручена книга «20 asmenybių, kurios pakeitė pasaulį»:
С каждым из вас мы свяжемся лично и на следующей неделе доставим призы!
В Вильнюсской Хоральной синагоге вновь звучит молитва: в понедельник, 25 мая, после карантина на утреннюю молитву Шахарит собрались 14 мужчин. Отныне в синагоге действуют строгие правила – обязательно наличие защитных масок, одноразовых перчаток, дезинфицирующих средств, измеряется температура тела.
В зале синагоги верующим пришлось заново «искать» место для молитвы: появились разметки социального дистанцирования. На данный момент подготовлено 30 мест для мужчин и 14 в верхнем молитвенном зале для женщин.
Перед началом молитвы мы обсудили вопрос, как следует себя вести во время чтения Торы. Придерживаясь рекомендаций ВОЗ (Всемирной организации здравоохранения), было решено временно сократить количество молитв: они будут проходить в те дни, когда читается Тора – по понедельникам, четвергам и субботам. Правда, во время традиционных праздников в этот график будут вноситься изменения.
Надо отметить, что евреи Вильнюса, эпизодически посещающие синагогу, стали звонить и интересоваться, когда будет открыта синагога, как заказать чтение молитв на годовщину смерти по еврейскому календарю близких родственников (Йорцайт) и т.д. Конечно же, все получили исчерпывающие ответы.
Отрадно, что в синагоге прошел важный для каждого родителя, для каждого мальчика праздник – Бар-Мицва. На этот раз, по понятным причинам, праздник был камерным, в узком семейном кругу.
Раввин Шолом-Бер Крински и ребецен Дина Крински вместе с сыновьями не жалеют времени проснувшейся после карантинного сна синагоге радоваться простой еврейской жизни.
Обращаем внимание, что по всем вопросам, связанным с деятельностью синагоги, вы можете звонить с понедельника по четверг, с 11.00 до 13.00 по тел.: 865018270
Председатель Вильнюсской еврейской религиозной общины
Симас Левин
Шавуот входит в список самых важных еврейских праздников. В этом году праздник начинается вечером 28 мая.
Шавуот является религиозным торжеством, и назначен он в честь дарования Торы – события, произошедшего в 2448 году от сотворения мира (1312 год до н.э.) на горе Синай в период Исхода из Египта. Тора («Пятикнижие Моисеево») и Скрижали Завета (Десять Заповедей, которые стали для всего человечества морально-этической базой существования на все последующие времена).
Интересно, что Шавуот, хотя и базируется на крайне важном для нас событии, точной даты не имеет. С иврита Шавуот переводится как «недели». Момент его проведения привязан к началу Песаха. Он должен отмечаться ровно через 7 недель после окончания первого дня Песаха.
По еврейской традиции праздник начинают отмечать с вечера предыдущего дня после захода Солнца, дождавшись появления на небе первых звезд. С этого момента начинают действовать все законы и традиции: в зданиях зажигаются свечи, в синагогах читается вечерняя специальная молитва Маарив. А после того, как закончится торжественное богослужение, в еврейских домах накрываются праздничные столы.
На данном факте следует остановиться особо, ведь у ашкеназских и сефардских евреев подходы к праздничной трапезе существенно разнятся. Традиционно считается, что в момент дарования Торы не успевали приготовить кошерную еду, поэтому пришлось отмечать это событие исключительно с применением молока и продуктов из него. И сейчас праздничная трапеза – это всевозможные мучные и молочные изделия.
Но данная традиция обязательна лишь для евреев-ашкеназов. Сефарды имеют несколько отличные взгляды на этот счет, поэтому вполне могут лакомиться мясными блюдами. Причем сефардские общины в разных регионах составляют собственное меню, часто очень отличающееся от соседей, не говоря уж о том, насколько сильно оно отличается в разных странах, к примеру, в Марокко, Йемене и Грузии.
Учитывая, что Шавуот еще ассоциируется и с началом нового цикла жизни природы и стартом уборки урожая, дома и синагоги украшаются листьями деревьев, травами, цветами, а свитки Торы – лепестками роз.
Среди традиций, которых следует придерживаться есть и такая. В праздничную ночь никто не должен спать. Это требование распространяется на всех, даже на маленьких детей. А все потому, что момент дарования Торы у подножия горы Синай мы едва не проспали. И теперь всю ночь надо читать отрывки из Танаха. Разработан и порядок ночного чтения отрывков, именуемый «Тикун лайл Шавуот».
Так повелось еще со средних веков, что именно в Шавуот мы начинаем приобщать своих маленьких детей к Торе. Едва встанет Солнце, родители ведут своих чад в синагогу. А чтобы первый урок приобщения к Торе им лучше запомнился, он делается сладким, причем, в буквальном смысле. На урок приносят пирог и мед. В процессе урока на пирог наносятся слова из Торы и отдельные буквы. Учитель называет их, а ученик повторяет, и после того, как все написанное будет прочитано, пирог и мёд съедаются.
Даже дорога из дома в синагогу и обратно наполняется дополнительным смыслом. Туда ребенка ведут, накрытым особым покрывалом, чтобы он учился в покорности и скромности. Обратная дорога, по возможности, проходит вдоль берега реки, так как Тора обычно сравнивается с водой, а ребенок должен иметь доброе и щедрое сердце.
История возникновения Шавуота для всех евреев является основой единства, к какой бы общине мы не принадлежали.
Приглашаем девочек и мальчиков принять участие в празднике Шавуот онлайн!
28 мая, начало в 17.00
Председателю Сейма Литвы Викторасу Пранцкетису
Главе парламентского комитета по национальной безопасности и обороне Дайнюсу Гайжаускасу
На Youtube выложена запись заседания парламентского комитета по национальной безопасности и обороне, во время которого два его члена голосуют, вскидывая руки в нацистском приветствии Третьего рейха. В записи также слышен голос одного из парламентариев, который предупреждает «зигующего», что заседание комитета записывается.
Видеозапись была размещена под названием «Наци в Сейме» с припиской – заседание комитета, состоявшееся 20 мая 2020 г.
Эта запись возмутила международное сообщество, а также вызывает подозрения, что в Литве увеличиваются антисемитские настроения. Евреям становится опасно здесь жить, т.к. такие жесты использовались нацистами и их пособниками во время брутального уничтожения евреев в Европе, в том числе и в Литве.
Еврейская община (литваков) Литвы (ЕОЛ) просит проверить, действительно ли член Сейма голосовал, вскинув руку, и действительно ли другой парламентарий произнес слышимые на записи слова, и о результатах расследования сообщить ЕОЛ.
В комментариях к видеозаписи указано, что «зигует» член Сейма от фракции Союза крестьян и зеленых Аудрис Шимас.
На видеозаписи также видно, что подобным образом поднимает руку еще один парламентарий. Некоторые граждане, обратившиеся в ЕОЛ, подозревают, что это – член Сейма Арунас Гумуляускас, а консерватор Лауринас Кащюнас предлагает ему этого не делать лишь потому, что включены камеры.
Просим проверить и эту информацию, а также установить личности членов Сейма, вскидывающих руки в нацистском приветствии.
Хотим обратить внимание, что такая видеозапись (настоящая или сфабрикованная) не делает чести Сейму и, более того, очерняет всю Литву. Эта запись уже привлекла внимание евреев Литвы и всего мира и вызвала возмущение.
Не верим, что только евреи Литвы видели это видео, между тем члены Сейма и правоохранительные органы, которые обязаны реагировать на подобные выпады, не заметили его. Надеемся, что расследование уже началось.
видеозапись заседания комитета (на 1:26:15): https://www.youtube.com/watch?v=pOA_Tm-uvWA&feature=youtu.be&fbclid=IwAR1CDMICbawAnumxvsWFXRLZ3NXgXVInUrIExm18rXek_QGaFfNWb0qwk_k
Председатель Еврейской общины (литваков) Литвы
Фаина Куклянски
Еврейская община (литваков) Литвы выражает благодарность Вильнюсскому городскому самоуправлению, руководителю ЗАО ,,Yit Lietuva Statybos“ Вайнюсу Эндрюшке и руководителю ЗАО ,,Stela“ Якову Гурину и предприятию “Stebulė” за приведение в порядок Еврейского кладбища Судярвес.
Скоро начнутся работы по реставрации мавзолея Виленского Гаона, что станет прекрасным подарком общине, отмечающей в этом году 300-летие Виленского Гаона и год Еврейской истории Литвы.
Фото Шахар Азран
Бывший исполнительный директор и вице-президент Всемирного еврейского конгресса (WJC) Роберт Зингер утвержден председателем попечительского совета Всемирного союза ОРТ — глобальной образовательной сети, которую он ранее возглавлял в качестве исполнительного и генерального директора.
Назначение состоялось на проходящей раз в четыре года Генеральной Ассамблее организации. Как сообщают источники, Зингер — первый назначенный на этот пост человек, родившийся в Советском Союзе. Кроме того, он — один из немногих еврейских лидеров, занимающихся более тридцати лет общинной деятельностью на различных постах.
В рамках образовательных инициатив, Зингер ранее являлся соучредителем программы «Хефциба», предлагающей школьникам стран СНГ изучение еврейской культуры, а также программы «НААЛЕ», позволяющей молодым людям получать образование в Израиле.
По словам Зингера, он решил возглавить Всемирный союз ОРТ, так как считает образование «ключом ко всему, особенно к еврейской преемственности и истории».
«Это также ключ к борьбе с антисемитизмом и нападками на еврейский народ», – отметил он.
«В этом году исполняется 140 лет со дня создания союза ОРТ. В мире существует не так много еврейских организаций, которые просуществовали бы так долго, пережили две мировые войны и добились столь многого. Поскольку мы живем в мире с быстроменяющимся рынком труда, наша организация сейчас как никогда актуальна. Мы — эпицентр новых идей и инноваций, готовящий молодых людей к миру труда», — заявил Зингер.
Всемирный союз ОРТ ставит целью преобразование жизни с помощью обучения. Число студентов в организации ежегодно достигает 300 тысяч человек в более чем 30 странах. Методика ОРТ сочетает в себе высокий уровень научно-технического образования с укреплением еврейской идентичности, устраняя разрыв между способностями и возможностями.
140-летие ОРТ должно было быть отмечено проведением ассамблеи, а также серией праздничных мероприятий в Иерусалиме на этой неделе. Однако в связи с пандемией коронавируса организация была вынуждена перенести празднование на более поздний срок.
На воскресной Генеральной Ассамблее присутствовали более 150 человек из США, Израиля, Мексики, Бразилии, Аргентины, России, Южной Африки и стран Европы.
Главным докладчиком сессии был Уильям Дарофф, генеральный директор Конференции президентов крупнейших американских еврейских организаций.
На ассамблее также состоялось переизбрание Конрада Джайлса президентом Всемирного союза ОРТ на второй четырехлетний срок. Доктор Джайлс, известный детский офтальмолог из Мичигана, заявил, что с начала его первого срока на посту президента ОРТ в 2016 году организация столкнулась со «множеством проблем, которые удалось решить».
«Пандемия способствовала началу беспрецедентного периода в истории нашей организации. Однако мы будем уверенно идти вперед и продолжать предлагать качественное образование. Наша миссия никогда не менялась, и вот уже 140 лет Всемирный союз ОРТ находится в эпицентре образования во всем мире», — сказал доктор Джайлс.
Литовский дивертисмент
Томасу Венцлова
1. Вступление
Вот скромная приморская страна.
Свой снег, аэропорт и телефоны,
свои евреи. Бурый особняк
диктатора. И статуя певца,
отечество сравнившего с подругой,
в чем проявился пусть не тонкий вкус,
но знанье географии: южане
здесь по субботам ездят к северянам
и, возвращаясь под хмельком пешком,
порой на Запад забредают — тема
для скетча. Расстоянья таковы,
что здесь могли бы жить гермафродиты.
Весенний полдень. Лужи, облака,
бесчисленные ангелы на кровлях
бесчисленных костелов; человек
становится здесь жертвой толчеи
или деталью местного барокко.
2. Леиклос
Родиться бы сто лет назад
и сохнущей поверх перины
глазеть в окно и видеть сад,
кресты двуглавой Катарины;
стыдиться матери, икать
от наведенного лорнета,
тележку с рухлядью толкать
по желтым переулкам гетто;
вздыхать, накрывшись с головой,
о польских барышнях, к примеру;
дождаться Первой мировой
и пасть в Галиции — за Веру,
Царя, Отечество, — а нет,
так пейсы переделать в бачки
и перебраться в Новый Свет,
блюя в Атлантику от качки.
3. Кафе «Неринга»
Время уходит в Вильнюсе в дверь кафе,
провожаемо дребезгом блюдец, ножей и вилок,
и пространство, прищурившись, подшофе,
долго смотрит ему в затылок.
Потерявший изнанку пунцовый круг
замирает поверх черепичных кровель,
и кадык заостряется, точно вдруг
от лица остается всего лишь профиль.
И веления щучьего слыша речь,
подавальщица в кофточке из батиста
перебирает ногами, снятыми с плеч
местного футболиста.
4. Герб
Драконоборческий Егорий,
копье в горниле аллегорий
утратив, сохранил досель
коня и меч, и повсеместно
в Литве преследует он честно
другим не видимую цель.
Кого он, стиснув меч в ладони,
решил настичь? Предмет погони
скрыт за пределами герба.
Кого? Язычника? Гяура?
Не весь ли мир? Тогда не дура
была у Витовта губа.
5. Amicum-philosophum de melancholia, mania et plica polonica
Бессонница. Часть женщины. Стекло
полно рептилий, рвущихся наружу.
Безумье дня по мозжечку стекло
в затылок, где образовало лужу.
Чуть шевельнись — и ощутит нутро,
как некто в ледяную эту жижу
обмакивает острое перо
и медленно выводит ‘ненавижу’
по росписи, где каждая крива
извилина. Часть женщины в помаде
в слух запускает длинные слова,
как пятерню в завшивленные пряди.
И ты в потемках одинок и наг
на простыне, как Зодиака знак.
6. Palangen
Только море способно взглянуть в лицо
небу; и путник, сидящий в дюнах,
опускает глаза и сосет винцо,
как изгнанник-царь без орудий струнных.
Дом разграблен. Стада у него — свели.
Сына прячет пастух в глубине пещеры.
И теперь перед ним — только край земли,
и ступать по водам не хватит веры.
7. Dominikanaj
Сверни с проезжей части в полу-
слепой проулок и, войдя
в костел, пустой об эту пору,
сядь на скамью и, погодя,
в ушную раковину Бога,
закрытую для шума дня,
шепни всего четыре слога:
— Прости меня.
1971
Театровед, профессор Маркас Петухаускас
ВСЮ ЖИЗНЬ СТАВЛЮ ОДИН СПЕКТАКЛЬ
Мальчик из деревни Пажиобрис, что возле Шилувы, не участвовал в художественной самодеятельности, в отличие от многих других будущих театралов, не мечтал стать актером, не бегал в театр. Первый спектакль увидел в 10-ом классе. Зато любил прозу – Толстого, Достоевского; знал, что есть Шекспир, но не читал его, потому что «тогда это было неинтересно». Старшая сестра правовед, у которой, по словам брата, «глаз профессионального зрителя», и учитель Бронюс Бурняцкас – «политолог, светлая личность, своего рода Леонардо Шилувы», подтолкнули Някрошюса поступать в Консерваторию. Так Эймунтас оказался на курсе Витаутаса Чибираса и Дали Тамулявичюте. Через года два, водушевлённый этими замечательными режиссерами, поступил в ГИТИС на режиссёрский.
Хочу рассказать о спектаклях молодого режиссера, которые малоизвестны а, возможно, вообще неизвестны за границей. В Литве их видели и помнят в основном зрители старшего поколения. А прошло относительно не так уж много времени, когда сердце театрального гения внезапно остановилось. Неужели это уже история?
Приблизительно лет сорок тому назад Эймунтас мне рассказал: «Поехал в Москву учиться без республиканского направления. Конкурс огромный, кажется, пятнадцать человек на место. Курс набирал известный режиссер Андрей Гончаров. Прочитал стихотворение Маяковского, написал режиссерскую экспликацию по сценарию Маргерит Дюрас «Хиросима, моя любовь». Гончарову понравилось. Курс получился интернациональный – представители восьми стран мира. Из Прибалтики я один. Все пять лет был на грани отчисления из института. Гончаров беспощадно ставил мне тройки по дисциплинам специальности. Некоторые студенты за пять лет поставили отрывки из пяти пьес, а я за это время, быть может, из пятидесяти: «Ричарда III-его», «Фауста», почти всю трагедию «Моцарт и Сальери», но Гончаров их постоянно отклонял, как неудачные. Слышал без конца: «Не та школа, не та манера, не тем путем идете…».
Эта беседа состоялась тогда, когда я готовил к печати первый аналитический портрет творчества Някрошюса «К метафоре жизни» (1983). В разное время в газетах, журналах и альманахах я публиковал рецензии на почти все спектакли режиссёра: «Вкус мёда» Ш. Дилени, «Балады Дуокишкиса» С. Шальтяниса, «Иванов» и «Дядя Ваня» А. Чехова, инсценировка «Квадрат», «Пиросмани, Пиросмани…» В. Коростылёва, рок-опера «Любовь и смерть в Вероне» (по мотивам трагедии У. Шекспира «Ромео и Джульетта») и др. Понять суть творчества Някрошюса мне помогла появившаяся возможность присутствовать на его репетициях. Помнится, зал за моей спиной пустовал: Эймунтас весьма неохотно пускал посторонних на репетиции. Осмелюсь предположить, что такая привилегия мне досталась, когда режиссер уверовал в мою театроведческую состоятельность. На репетициях ещё присутствовал молодой театровед, заслуживший подобное доверие, Рамуне Марцинкявичюте, большую часть своего творчества посвятившая в дальнейшем исследованию искусства Някрошюса.
Эймунтас Някрошюс пришёл в литовский театр на волне необычайно талантливой, многочисленной молодой режиссуры семидесятых: Даля Тамулявичюте, Витаутас Чибирас, Йонас Юрашас, Повилас Гайдис, Йонас Вайткус, Гитис Падягимас, Саулюс Варнас. Когда после стремительного обновления театра и полемики по вопросам сценического искусства наступило время размышления. Наглядный пример схоластических споров того времени – бесконечные рассуждения, кто важнее – актер или режиссер. Парадоксально, но после первых постановок Някрошюса его обвиняют в том, что он, следуя новой моде, «кувыркается через себя» и требует того же от актеров. Но именно в его спектаклях Костас Сморигинас, Ремигиюс Вилкайтис, Видас Пяткявичюс, Даля Сторык, Кристина Казлаускайте, Владас Багдонас создали роли, открыв новый, значительный этап в своем творчестве, а во многих случаях – важную веху театра.
Так случилось, что я видел репетиции спектакля «Дядя Ваня», вызвавшего бурю обвинений в «кувырканиях» режиссера. Не буду называть тех мастеров театра и театроведов, известных писателей и других художников, которые возмущались интерпретацией Чехова. Скоро большинство «обвинителей» стало петь дифирамбы искусству режиссера. Но самое главное, что Някрошюс не сдался, а его «любительский» «Дядя Ваня» привлек в Молодежный театр море зрителей, которые ночами дежурили в очередях у билетной кассы. Помню, как только начался спектакль, сидевшая рядом со мной «первая леди» литовского театра Моника Миронайте начала возмущаться ужасной «самодеятельностью». Выразительно вздыхая, она всё пыталась уйти, я же, прижимая ее руку к подлокотнику кресла, вполголоса убеждал ее не спешить, напоминая, что и она смело экспериментировала.
Диссонансом яростной критике прозвучал поступок выдающегося американского драматурга Артура Миллера. Будучи в Литве и увидев спектакль Някрошюса «И дольше века длится день», встал на колени перед режиссером, вручил букет цветов и, наверное, первый назвал его гением. Усилиями драматурга и знаменитого поэта Аллена Гинзберга спектаклям Някрошюса удалось проникнуть через «железный занавес» – после гастролей в США о литовском режиссере узнал весь мир.
Някрошюсу не раз приходилось отвечать на вопрос о мотивах появления еврейских траурных мелодий в его спектаклях. Театровед Рамуне Марцинкявичюте в монографии „Eimuntas Nekrošius: erdvė už žodžių“ («Эймунтас Някрошюс: пространство за словом», 2002), обоснованно утверждает, что долгое время не обращали внимания на начало спектакля «Дядя Ваня», где музыка звучит раньше слов Чехова. Во время гастролей в Амстердаме Някрошюс на вопрос, почему он прибег к мотивам еврейской элегии «Кадиш», ответил: «Это не только русский или литовский спектакль, он и еврейский, так как иудаизм дал первый импульс христианству и культуре». Театровед точно отмечает, что «уже с первых мгновений спектакля – литургией на иврите, доктором Астровым, ищущим вену, – режиссер сообщает о совершенно ином понимании Чехова […]. Някрошюс очень оригинально интерпретировал время – и как структурный элемент спектакля, и как знак исторического контекста. Он неожиданно осмыслил известный лейтмотив чеховской драмы – аллюзия на тех, которые будут жить после нас через сто или двести лет…
Кто хоть раз видел «Дядю Ваню» в Молодежном театре, без сомнения запомнит появившуюся по воле режиссера хулиганскую тройку слуг – полотеров, натирающих воском паркет. Они полировали его страстно, яростно, с нескрываемой ненавистью – то ли к мелькающим на глазах господам, то ли ко всему миру, который «порабощенные» хотели бы, каждый по-своему, изменить. Римгаудас Карвялис, Витаутас Таукинайтис и Юрате Анюлите создали очень удачные партитуры необычайно смешных своих персонажей. У зрителей, видящих разбивающуюся и летящую посуду, переворачивающиеся столы, не остается никаких сомнений, какая тут грядёт «перестройка»…
Все спектакли Някрошюса, какие бы они не были разные, связаны общей нитью. С момента дебютного «Вкуса мёда» мы почувствовали «вкус» любви к человеку. Возможно, это звучит и несколько старомодно. Духовность, гуманизм прежде всего раскрываются через внимание к актёру, коллеге, с которым рука об руку создается спектакль. Ничто так не волнует режиссера, как судьба человека в наш сложный век распадающихся, прерывающихся связей. Трагическая эрозия личности и поиски внутреннего соприкосновения с Другим – лейтмотив «Баллад Дуокишкиса», «Иванова», «Кошки за дверью», «Квадрата», «Любви и смерти в Вероне», «Пиросмани, Пиросмани…».
Диалог как антитеза прерванной связи. Театр как диалог. Такова эстетическая позиция режиссера, рождающая соприкосновение искусства со зрителем. Някрошюс для каждого спектакля ищет иное художественное выражение, открывая новые миры, существующие автономно по внутренним, найденным режиссером для конкретной постановки сценическим законам правды.
Лет шестьдесят тому назад первый на литовской сцене чеховский Иванов переживает тяжелую драму «лишнего» человека. В трактовке режиссера Паневежского театра Юозаса Мильтиниса Иванов (актёр Стасис Петронайтис) по-юношески верил, что его спасет нетронутый жизнью оазис, чистая любовь Саши. Между тем Иванов Някрошюса на каунасской сцене отчаянно от безысходности льнёт к Саше. Это уже совершенно другая драма, практически переступающая последний предел бытия. Трагедия современного человека, у которого катастрофически оборвались духовные контакты с миром. Стремление Някрошюса, чтобы Иванов сам дождался жестокого конца, близко и Чехову. Рисуя среду Иванова, режиссер использует даже гротеск, принцип комедийных масок (что, вроде бы нехарактерно драмам Чехова). Все без малейшего сомнения верят любой клевете циника Боркина, унижающего, ненавидящего, растаптывающего человека. Однако никто из окружающих не вслушивается в слова правды, не обращает внимания на доводы Саши. Человека, которого никто не слышит, Чехов назвал самой распространенной русской фамилией – Иванов. К Ивановым глухо это общество.
Някрошюс акцентирует: в глазах окружающих все пошлые слова Боркина, все обвинения ложатся на «грешные» плечи Иванова, независимо даже от того, как он себя ведет. А на морально деградировавшего Боркина смотрят снисходительно, с симпатией – ах, такой милый, милый циник…
Женившись по большой, благородной любви на еврейской девушке, Иванов рисковал испортить репутацию, но окружающие убеждены, что он так поступил из меркантильных соображений. Словно подбитая птица, он пытается взлететь, пробиться к свету. Однако будущую женитьбу на Саше опять-таки воспринимают за альянс «по расчету». Первая жена Анна (Сара) перед смертью, а затем и Саша, тоже перестают ему верить. Иванов (актер Пятрас Венсловас) не может ни объясниться, ни как-то приспособиться, что позволило бы восстановить пошатнувшиеся отношения с окружающими. Все мосты уже сожжены – обратной дороги нет. Ужас духовной катастрофы раскрывается очень сдержанно. Иванов необщителен, неразговорчив. Словно «выключившийся», скрывающий свое душевное состояние. Не может ни оправдаться, ни объясниться, от этого еще более раним. Беззащитен не только перед боркиными, но и перед женой, перед Сашей. Иванов уже ничем не интересуется. В первой сцене спектакля он даже не читает книгу (как написано в пьесе). Еще недавно он был энергичным, талантливым, а сейчас, вдаль устремив бессмысленный взгляд, равнодушно грызет яблоко. Не случайно Боркин полушутя прицелился из ружья не в Иванова, как у Чехова, а в доктора Львова. Тем не менее, выстрел не раздастся и в финале, как, опять-же, предусмотрено в пьесе. Герой спектакля будет угасать медленно и тяжело.
Всю отнятую у Иванова энергию режиссер максималист как бы переносит в мир вымышленных образов – летящую карету нереальных надежд. Это словно ироническое противопоставление полету знаменитой гоголевской тройки. Вот карета несет Иванова в счастливую Сашину страну, хотя в действительности она никуда не летит, никого не везет. Маячит застывшая с повисшими оглоблями… Красно-черная цветовая гамма кареты ассоциируется с катафалком, в котором хоронят любовь Иванова и Саши, а позже, в финале спектакля – и обоих Ивановых, их судьбы.
Вся визуальная, пластическая и звуковая структура «Иванова» обладает огромным эмоциональным воздействием. Также эмоционально из уханья совы (ремарка Чехова) неожиданно выплывает мелодия поминальной еврейской молитвы, раскрывающая трагедию Анны (Сары). Уханье совы и трагические звуки Кадиша будут сопровождать Ану (актриса Рута Сталилюнайте), напоминая, что, несмотря на принятие христианства, она все равно не в состоянии забыть дух предков. Режиссер здесь продолжает отчётливо слышимый в пьесах Чехова драматизм оборванной струны.
Режиссер укорачивает текст драматурга: спектакль заканчивается предпоследней сценой пьесы. Иванов медленно вытягивается на полу словно бессильный обиженный ребенок. Человек, который до дна осушил бокал своей судьбы. Сумасшедший? А может, мудрец, стремящийся к небытию? «Где Матвей? Пусть он свезет меня домой», – просит Иванов, снимая ботинки, и как-то неловко свернувшись, замолкает. Он затихает уже рядом с Анной, в одной карете смерти. Оба тихие, безропотные, рухнули мечты всей жизни…
Ни в одном другом «Иванове», какие довелось видеть, не было такой духовно хрупкой, трагической Анны. (Разве только прекрасная актриса Московского Малого театра Констанция Роек шла аналогичным путем). Усилиями режиссера и Руты Сталилюнайте её героиня Анна занимает в спектакле такое же место, как и Иванов. Сравнительно небольшой, скупой на слова текст не помешал актрисе раскрыть глубокую драму этой женщины. Любящая и жертвующая собой, смелая и нерешительная – она озаряет спектакль светом своей личности. Как всегда «режиссируя себя», Сталилюнайте удалось соединить мысль, эмоциональное и пластическое выражение в завершенную трагическую картину. Кстати, Някрошюс не раз предлагал актёрам создавать собственную партитуру роли.
Раскрывая в спектакле «Иванов» трагедию безверия, режиссер по – новому осмысляет чеховский духовный максимализм.
Каким поэтическим может стать любой предмет окружающего мира, если к нему прикасается театральная магия трансформации! К примеру, возьмём приятеля Пиросмани, немого Сторожа (актер Видас Пяткявичюс), своеобразного двойника души страдающего художника. Он берёт пустую бутылку и дует в неё, чтобы разрушить слепую стену равнодушия – раздаётся странный свистящий звук, возводящий в метафору страшную драму одиночества.
«Самое главное для меня в театре, – утверждал Някрошюс, комментируя высказанные в моей рецензии о спектакле «Пиросмани, Пиросмани…» размышления, – художественная реальность, именно художественная, а не первый слой бытовой правды. Но не хочу оторваться от земли даже на пядь. И все же оторваться от земли необходимо, чтобы зашевелился воздух сцены, чтобы родилось чудо театра. Путь от найденной детали к чистому чувству, к актерской сущности – весьма скользкий. Только Сторожу Пяткявичюса было естественно дуть в бутылку, а другому актеру, например, Антанасу Шурне, я искал бы другой способ выражения одиночества. Здесь обязательно надо хорошо узнать актёра, почувствовать его природу. Тут же всё – как на аптечных весах. Долго искал, как выразить судьбу Пиросмани, великого, при жизни непризнанного художника. Думал – вот был «черный» человек, никому ненужный бедняга, никому неинтересный. Но пришла слава, и вдруг стал всем нужен, а его уже нет. Хоть бери и неживого с опозданием обели… Может, посыпать мукой? Так появилась сцена посыпания мукой Владаса Багдонаса – Пиросмани».
В спектакле «Квадрат» железная кровать, предмет тюремного быта, актёр Костас Сморигинас превращает в мир духовной метаморфозы своего героя. А пересчитывание кусочков сахара превращается в метафору рождающейся любви, верности и терпеливого ожидания. А также в мучительные усилия преодолеть не только сотни километров, разделяющих двух людей, но и в поэтический образ духовного сближения. А падающий белый дождь из этих кусочков сахара – в знак счастья близости. Аналогично пустая, треснутая консервная банка в руках актёра превращается в передатчик сигналов человеческого тепла. Они преодолевают холодное, безжизненное пространство, тюремный режим запретов… Достаточно рукам Сморигинаса прикоснуться к помятой, потертой одежде «зека», и понимаешь – это предстоящий праздник встречи человека с человеком.
Действительно, «Квадрат», по словам критика Марцинкявичюте, это спектакль манифест. В смысле художественном и общественно-политическом. Спектакль был понятен людям разного образования и вкуса. Он был почти единодушно поддержан критикой. Видимо, всё это предопределило неожиданно большой успех, а также премии режиссеру и актёрам на театральном фестивале Литвы, посвящённом такой важной в советское время дате, как съезд КПСС. Это действительно курьёз, далеко не лишенный юмора. Тем более, что в «Квадрате» много недвусмысленных намёков на строгий бесчеловечный режим, на бессрочную жизнь в тюрьме. Зрители уже давно усвоили Эзопов язык в театре, так что популярность «Квадрата» лишь росла. Многие шли смотреть его по несколько раз.
«Я всегда тщательно готовлюсь к репетиции. Много пишу: экземпляр пьесы бывает весь исписан, даже на титульном листе не остается места. Всегда жаль, что так мало пустого места… В основном фиксирую не саму концепцию, а ее осмысление в конкретной сцене. Вместе с актерами много ищу, потом тщательно отбираем то, что я и они принесли на сцену. Иногда дома кажется, что это – гениально, приходишь на репетицию – все совершенно иначе. Для меня очень важен вопрос сценического героя. Не скрою, симпатизирую герою, которого постигло несчастье, человеку, которому нужно не только сочувствие, но и помощь. Надо помнить, что в зале сидят пять – шесть сотен зрителей – сколько же невидимых нитей протянулось бы от каждого на сцену, и обратно в зал. Я систематически посещаю свои спектакли. Могу на пальцах сосчитать, когда пропустил какую-либо постановку. Это очень важно для актёра. Постоянное присутствие режиссера показывает, что ему интересен спектакль, это объединяет актёрский ансамбль. Хожу и на спектакли коллег. Нравится «Миндаугас» Повиласа Гайдиса, «Село Степанчиково и его обитатели» Генрикаса Ванцявичюса (видел несколько раз), «Король Убю», «Строитель Сольнес» Йонаса Вайткуса и другие постановки. Огромное впечатление оставили некоторые спектакли Юрия Любимова, Анатолия Эфроса. Но, откровенно говоря, не было режиссера, которому хотел бы подражать. Сознательно сдерживал себя: в театре никого не надо повторять. Ни Эфроса, ни Любимова, ни кого-либо другого».
Някрошюс пришел в Молодежный театр в то время, когда постановками Дали Тамулявичюте в нем было сформировано определённое направление сценического искусства. На него можно было опереться. Был репертуар, основанный, в первую очередь, на драматургии Саулюса Шальтяниса, который можно было продолжить. Стремление творить с актёром и через него создавало ёмкое понимание театра Некрошюса, как искусства синтетического. Особое место уделялось таким его компонентам, как сценография, музыка, свет, звук. Широкая, часто неожиданная, стилистическая, жанровая амплитуда спектаклей. Каждый спектакль – это и новые поиски вместе со сценографом, особенно с Адомасом Яцовскисом, попытки по-новому исследовать возможности жанровой стилистики игры.
Работая над постановкой рок-оперы по мотивам трагедии Шекспира «Ромео и Джульетта», режиссер превращает жанр оперы в самобытную драму. Со слугами драматической музы, а не с музыкантами, доказывает беспредельные возможности синтетической природы настоящего театра. Ему доступно всё – духовность человека, живопись, скульптура, музыка, архитектура, психология, танец и статика. Так в Шекспировской трагедии закрепляется визуальная музыкальность игры и драматизм музыки; острота выражения пантомимы и психологическая действительность; стилистическая целостность замысла и полифония жанров, их органическая диффузия. Позднее Някрошюс ещё не раз потрясет театр своими музыкальными, оперными постановками, подарит миру новые художественные перспективы этого жанра.
Эймунтасом Някрошюсом поставленные на мировых сценах Данте Алигьери, Уильям Шекспир, Иоганн Гёте, Лев Толстой,
Фёдор Достоевский, Антон Чехов, Альбер Камю, как и новаторская режиссура оперы – это уникальный вклад в театр новой эпохи. Постановки литовского режиссера молниеносно разошлись по сценам всего мира, вписавшего золотыми буквами его имя в историю театра. Они громко звучат везде, где интересуются театром. Но громче всего, пожалуй, в Италии – на второй родине Эймунтаса. Visionario – под таким несколько мистическим именем мечтателя с неповторимым воображением его полюбила, как известно, вся Италия.
Лучшим постановкам Някрошюса присущ лиризм литовского театра, сдержанность, а его аскетизм усиливает строгость сценической метафоры. Психологизм, сжатый почти до символа, но пульсирующий единением, надеждой и верой.
Пьеса Саулюса Шальтяниса «Баллады Дуокишкиса» (по мотивам повести «Дуокишкис»), которую Някрошюс поставил на каунасской сцене еще в далеком 1978-ем, как я и предсказывал в своей рецензии, вызвала полемику. Понятно, почему. Культура народа жива своей памятью. Каждое новое поколение неизбежно пытается заново осмыслить перекрестки прошлого, чтобы можно было жить сегодня и творить завтра. В советские годы это был очень смелый, опережающий время спектакль о двух системах, воплощенный в образах Йезуса Григалюнаса и Пярнаравичюса, смертельная схватка, в которой погибают мечущиеся, не нашедшие своего места в жизни спельскисы. Постановочная режиссура была необычной, не сразу понятны и правила ее игры. Някрошюс вместе со сценографом Надеждой Гультяевой и композитором Саулюсом Шяучюлисом сумел всем сценическим, пластическим и звуковым строением спектакля раскрыть смысл безжалостного драматизма истории.
Черствый, как тот хлеб твёрдостью в камень, который везет на повозке Пулманас (актёр Леонардас Зельчюс). Эти буханки хлеба по дороге заменяют камнями мужики во главе с Йезусом Григалюнасом. Образ согнувшегося под камнем человека многозначителен. Камень драматической судьбы Пулманаса. Тот самый, которым пытается как-то защититься Йезус Григалюнас. Напоследок камень обретает вид его могильного холма с воткнутыми вилами, образующими крест… В глубине сцены деревянное возвышение, на котором вырастают придорожную деревенскую часовенку напоминающие ворота: через них проходят живые, чтобы вывезти мертвых, и мертвые, чтобы забрать живых… Опускающаяся и снова поднимающаяся, широкая, дырявая доска способна превратится в пылающую печь, и в стену, за которой поджидает смерть; а также большим, качающимся, словно колыбель, столом для трагической последней вечери, когда учителя Спельскиса подкосит пуля бывшего ученика Йезуса Григалюнаса. Спельскис в исполнении актёра Витаутаса Григолиса – мягкотелый, мечущийся между двумя лагерями человек. Смешной и вместе с тем драматичный. Его рождественские исповедальные «монологи» вырастают в выразительный театральный символ. Посмертный выход Спельскиса и застрелившегося гимназиста (актёр Альгимантас Поцюнас) на сцену под разрывающиеся звуки марша напоминают экстаз dance macabre.
Валдас Жиленас создает образ Йезуса Григалюнаса, ассоциирующий в спектакле с партизанским вождем. Актёр раскрывает его в двух органически переплетающихся плоскостях: скульптурная сдержанность и экспрессия внутренней силы; юношески привлекательная красота, по-детски нежные черты лица и горящие ненавистью глаза. Григалюнас не выходит на сцену, а всегда неожиданно появляется, кувыркаясь через брёвна ворот. Актёр Кястутис Генис в роли Пярнаравичюса являет собой защитника оккупационной власти. Такой боец истребительных отрядов официально именовался «народным защитником». Подобных политических определений в спектакле Някрошюса 1978 года, разумеется, нет, но они очень зримо присутствуют во всей художественной ткани сценического произведения. (Партизанское вооруженное сопротивление советской оккупации в Литве происходило в первое послевоенное десятилетие.- Ред.). В визуальной композиции спектакля они, Григалюнас и Пярнаравичюс, словно два полюса, между перекрестным огнём которых мечутся спельскисы. Оба они одеты в подчеркнуто одинаковые серые дорожные плащи путешественников.
Судьбы молодого поколения выдвигаются на первый план во второй, наиболее захватывающей части спектакля. Тяжелый характер и еще более тяжелую, истерзанную ошибками судьбу старшего сына Спельскиса Аугустаса раскрывает актёр Пятрас Венцловас. Особенно близкий спектаклю Някрошюса внутренний драматизм, присущий актерской природе Юрате Онайтите, пронизывает образ Эльзы Пулмонайте. А хрупкий лиризм героини актриса внезапно сменяет жёсткой иронией. Своеобразное трио Аугустаса, Эльзы и Жигимантаса (актёр Робертас Вайдотас) становится идейной и эмоциональной кульминацией спектакля. Они не только подводят баланс прежней жизни старого Спельскиса и Пярнаравичюса, но и осмысливают широкие горизонты будущего молодого поколения. Смертельный выстрел в трагическом финале в одночасье заговорил молодым голосом, будто завтрашний день, перечеркнувший и многое из прошлого похоронивший, но и что-то сохранивший, научившийся чему-то.
И вдруг пришла в голову мысль: этот же спектакль не только о послевоенном времени. О вечной борьбе двух миров, старого и нового, которая происходит везде, но всегда – и в сердце человека. Сегодня можно смело сказать, что это – лейтмотив всего гениального творчества Някрошюса, спектакля, который, выражаясь словами режиссера, он ставит всю жизнь.
Нет, сердце Эймунтаса Някрошюса не остановилось. Оно бьется в его спектаклях.
