16 февраля 1918 года на заседании в Вильнюсе наделенный полномочиями народа Совет Литвы провозгласил восстановление независимого демократического Литовского государства, подписав Акт о независимости Литвы (лит. Lietuvos nepriklausomybės aktas) или Акт 16 февраля.

Акт о независимости Литвы — документ, составленный и подписанный Советом Литвы под председательством Йонаса Басанавичюса. Акт 16 февраля стал последним из серии резолюций, касающихся проблемы о самоопределении Литвы, включая Акт 8 января, подписанный на Вильнюсской конференции.

Путь к независимости был длинным и сложным из-за того, что Германская империя оказывала давление на Совет Литвы с целью создания союза. Депутатам приходилось маневрировать между интересами Германии, войска которой располагались в Литве (территория Ober Ost), и требованиями литовского народа.Согласно этому документу, Литва провозглашалась независимым государством, которое должно управляться на демократических началах, со столицей в городе Вильнюс.

Это событие имело важное значение для жизни страны, которая с 16 века не имела полной самостоятельности, так как сначала входила в состав Речи Посполитой, а с 18 века — в состав Российской Империи. Поэтому в настоящее время этой дате уделяется внимание на государственном уровне.

Независимая Литва

После войны белорусские области, еврейское население которых в культурном отношении представляло собою часть литовского еврейства, вошли в состав советской России; южная часть Литвы отошла к Польше, а в центральной части страны образовалась независимая Литовская республика (февраль 1918 г.), столицей которой, после того как Вильно был захвачен Польшей (октябрь 1920 г.), стал Каунас (Ковно). В 1919 г. короткое время существовала советская республика Литбел (Литва-Белоруссия).

Согласно переписи 1923 г., еврейское население независимой Литвы достигало примерно 154 тыс. человек (7,6% всего населения), проживавших в основном в крупных городах — Каунасе (25 тыс., 27%), Паневежисе (6,8 тыс., 36%), Шяуляе (5,3 тыс., 24,9%), Укмерге (3,9 тыс., 37,5%), Вилкавишкисе (Волковышки; 3,2 тыс., 44%) — и местечках. В первые годы существования независимой Литвы политическое, культурное и экономическое положение еврейского меньшинства было весьма прочным. Правительство страны было заинтересовано в использовании способностей литовских евреев и их международных связей для укрепления молодого государства. В первом литовском правительстве (1918–19) было три министра-еврея: Я. Выгодский (1856–1941), Ш. Розенбаум и Н. Рахмилевич (1876–1941).

В 1919 г. евреям Литвы была предоставлена автономия, в рамках которой была учреждена система еврейских общин во главе с Еврейским национальным советом (председатель Ш. Розенбаум), действовавшим в сотрудничестве с Министерством по еврейским делам. Общины обладали правом налогообложения своих членов и автономией в религиозной и образовательной сферах, а также в деле социального обеспечения. Выборы общинного руководства проводились на основе всеобщего и равного избирательного права и пропорционального представительства.

В 1923 г. около 25 тыс. евреев были заняты в торговле (в основном мелкой) и банковском деле, около 18 тыс. — в промышленности и ремесленном производстве, около пяти тысяч — в сельском хозяйстве, около четырех тысяч — в свободных профессиях, около двух тысяч — в транспорте. Около 90% еврейских детей школьного возраста обучались в школах сети Тарбут (сионистского направление), Явне (ортодоксальной) или идишистско-социалистической ориентации. В 1936 г. эти три сети насчитывали 108 начальных школ (14 тыс. учащихся), в которых преподавание велось на иврите и идиш. Действовала сеть детских садов, значительное число хедеров и иешив.

Наиболее влиятельными еврейскими партиями, действовавшими в Литве этого периода (1919–26), были Це‘ирей Цион, Общие сионисты, Мизрахи, Агуддат Исраэль, Народная партия (левое крыло По‘алей Цион). Молодежные (в основном сионистские) организации насчитывали в 1931 г. около девяти тысяч членов. На идиш и иврите издавались газеты и журналы различных направлений. Действовали спортивные организации «Маккаби» и «Бетар». В конце 1922 г. правительство Литвы, уступая давлению клерикальных и националистических кругов, начало постепенно отступать от обязательств по соблюдению прав национальных меньшинств, взятых на себя в декларации, представленной Лиге Наций полугодом раньше.

В марте 1924 г. сейм постановил прекратить финансирование Министерства по еврейским делам, а 3 сентября 1924 г. оно было формально упразднено. В сентябре того же года власти распустили Еврейский национальный совет. Резкое ограничение сеймом автономных прав отдельных общин привело к фактической ликвидации выборных органов литовского еврейства. К концу 1924 г. от еврейской национальной автономии остались лишь так называемые еврейские народные банки и сеть школ с преподаванием на иврите и идиш.

Мы живем в хорошее время: его нельзя сравнить с тем, которое пережила Еврейская община (литваков) Литвы восемь десятилетий назад.  Мы живем в то время, когда многое уже было сказано и, в то же время, многое еще впереди. Мы живем в то время, когда все еще приходится объяснять и защищаться. Мы это делаем терпеливо и решительно. Мы живем в то время, когда общественность скрещивает копья во имя идей, истории, взглядов и, главное, памятников. Пусть это будет история о двух несуществующих памятниках.

16 февраля отмечаем 103-летие восстановления государственности. Каждый год повторяем имена подписантов Акта от 16 февраля. Это говорит о том, что это не просто историческая дата, а триумф личного самоопределения конкретных людей, результатом которого – свободным и независимым государством – мы все гордимся. В контексте 16 февраля давайте вспомним о других людях, которых я называю Сигнатарами Совести – это люди, результат принятия решения которых – сотни спасенных жизней.

Во время различных мероприятий, посвященных памяти жертв Холокоста, довольно часто слышу, как гордятся тем, что около 900 литовцев признаны Праведниками Народов мира, однако не хватает их имен и историй. Не хватает контекста. А контекст очень простой – граждане первой Литовской Республики, те, кто создавал молодое государство, отозвались на крик евреев о помощи.

Считаете ли вы, что поколение, которое прятало преследуемых евреев в своих усадьбах, квартирах и подвалах — это то же самое поколение, которое создавало первую Литовскую Республику? Это то же самое поколение, достижениями которого в искусстве, науке и политике мы сегодня гордимся, чьи работы и судьбы приводятся в качестве примера того, как создавалось государство? Среди них семья подписанта Акта 16 февраля, инженера Стяпонаса Кайриса, президент Литвы Казис Гринюс, дочь выдающегося художника и композитора М. К. Чюрлёниса Дануте Чюрлёните с супругом Владимиром Зубовым, семья писателя Балиса Сруоги, семья писателя Казиса Бинкиса, профессор Пранаса Мажилис (дедушка Людаса Мажилиса, который в архиве Германии нашел оригинал Акта о Независимости Литвы), дочь языковеда Йонаса Яблонскиса Она Яблонските-Ландсбергене и его невестка Ядвига Яблонскене, а также простые деревенские люди, которые смогли сделать правильный выбор. Это имена, которые неотделимы от истории Литвы. Почему не ставим памятник им – Сигнатарам Совести Литвы?

Памятник увековечит ту символическую связь между людьми, которых некоторые сейчас хотят причислить к различным лагерям или искусственно созданным категориям. Но история показывает, что Сигнатары Совести выше созданных нами категорий. К примеру, Констанция Бражене, которая спасала евреев в годы войны, а позже была сослана в Сибирь, мама Нийоле Браженайте – супруги легендарного партизана Юозаса Лукши-Даумантаса. Ее подвигу тоже нет памятника, который мог бы отразить сложную историю семьи Браженасов и всей Литвы. И таких семей в Литве много.

Ежегодно спасателям присуждается Крест за спасение погибающих. В последнее время их дети и внуки, получающие эти награды, гордятся не только историей своей семьи. Они гордятся историей Литвы, в которой было место мужеству, самопожертвованию, человечности, совести. И благодарности. Выжившие евреи, их дети и внуки благодарны своим спасителям. Но у нас нет места, чтобы зажечь свечу памяти и уважения; нет места, у которого мы могли бы рассказать о чуде выживания.

Есть еще один памятник, который необходим нашему обществу. Это – мемориал жертвам Холокоста. Кто-то скажет, что вся Литва усеяна «памятниками» – ямами, у которых стоят памятные камни, в лучшем случае, с надписями: «мирным советским гражданам».  Мемориал жертвам Холокоста посвящен не конкретному месту, конкретному человеку – нет такого большого камня, на котором бы поместились имена двухсот тысяч евреев, убитых в Литве. Этот мемориал – символ. Точно такой же символ, как Витис или памятник Й. Басанавичюсу. Они показывают, что этот человек или явление важны для нас, для памяти общества. Не личной памяти, ограниченной семейными фотоальбомами и воспоминаниями, а для общественной памяти.

Была надежда, что Панеряйский мемориал может заполнить это пробел в памяти общественности о Холокосте. Место, которое посещают приезжающие в Литву делегации политиков и дипломатов, которое посещает уже четвертое поколение евреев со всего мира для того, чтобы почтить память семей, погребенных в Панеряйских ямах. Однако проект застопорился. Несведущему прохожему Панеряй может показаться лишь, как покрытые соснами холмы, возле которых какое-то строение из белого кирпича. Мемориал? Нет даже ясного указателя.

И тем не менее, Национальный Мемориал жертвам Холокоста нужен не только Еврейской общине, литвакам или дипломатам. Он необходим Литве. Он необходим для того, чтобы общественная память могла принять историю Холокоста, а вместе с ней и историю евреев Литвы. Он необходим, потому что в этой стране мы любим ставить памятники тем, кто важен для нас. И я предпочла бы участвовать в дискуссии о том, каким должен быть памятник, чем в дискуссии, нужен ли нам вообще такой памятник. Нужен. Чтобы раз и навсегда признать, что на этой земле произошли и страшные преступления, и великие чудеса. И что у рассказа о двух памятниках есть конец.

Фаина Куклянски

Председатель Еврейской общины (литваков) Литвы. 

Церемония, на которой была представлена юбилейная почтовая марка к 1700-летию еврейской жизни в Германии, прошла в Дюссельдорфе.

На торжественной церемонии в ландтаге присутствовали вице-президент Центрального совета евреев в Германии Абрахам Лерер, председатель земельного парламента Андре Купер и уполномоченный правительства ФРГ по борьбе с антисемитизмом Феликс Кляйн.

1700-летие еврейской жизни в Германии отмечается в 2021 году. Первым письменным свидетельством о жизни евреев в Центральной Европе считается указ римского императора Константина Великого, изданный в 321 году.

Указ стал ответом на просьбу городского совета Кельна, который был тогда столицей имперской провинции Нижняя Германия. Представители города жаловались императору на то, что не могут найти средства на ремонт пришедшего в негодность моста и просили дать разрешение на то, чтобы членом совета стал некий еврей Исаак, который обещал помочь в решении этой проблемы. Константин согласился, подчеркнув в указе, что это право распространяется на все города империи.

Пнина Розенберг, Искусство Холокоста 

Эстер Лурье родилась в городе Лиепая, Латвия, в религиозной еврейской семье, где было пятеро детей. Во время первой мировой войны семейство в принудительном порядке покинуло свой родной город, из-за его стратегического значения в качестве военного порта. В 1917 г. они переехали в Ригу, где Лурье закончила гимназию Эзры.

Талант художника проявлялся в ней с малых лет, еще когда она ходила в детский сад, а профессионально учиться живописи Эстер стала с 15 лет, занимаясь с разными учителями. В период с 1931 г. по 1934 г. она обучалась профессии художника-декоратора в Институте декоративного искусства в Брюсселе, а затем училась рисунку в Королевской академии изящных искусств в Антверпене.

В 1934 г. семейство Лурье почти в полном составе эмигрировало в Палестину, где Эстер окунулась в мир искусства. Она создавала декорации для Театра на иврите, участвовала в постановке спектакля “Алдояда” в Тель-Авиве, помогала организовывать выставку, посвященную творчеству поэта Бялика, а также создавала декорации к “Восточному базару”. Когда из-за политических событий многие театры в Палестине закрылись, Эстер посвятила себя рисунку, создавая множество портретов. Ее излюбленными моделями стали танцоры и музыканты. Она много путешествовала, рисовала пейзажи Палестины и посещала коллективные хозяйства – кибуцы, где проходили домашние выставки ее работ. Первая профессиональная выставка Лурье имела место в Кибуце Гео, в 1937 г., а в 1938 г. художницу приняли в Палестинскую ассоциацию художников и скульпторов. Ее персональные выставки проходили в Тель-Авиве, Иерусалиме и Хайфе. В 1938 г. она удостоилась очень престижной награды – Дизенгофской премии – за рисунок под названием “Оркестр Палестины”. Эта картина демонстрировалась на совместной выставке палестинских художников в музее города Тель-Авива.

В 1939 г. Эстер Лурье вернулась в Европу, чтобы продолжить учебу. Некоторое время она пробыла во Франции, а затем поступила в Королевскую академию изящных искусств в Антверпене. Летом того же года она побывала у своих родственников в Латвии и Литве, где показала свои работы в Доме художников в Риге, а также в Ковно (Каунасе). В следующем году она организовала еще одну выставку в Каунасе, в Королевском оперном театре. Темой выставки, прошедшей с большим успехом, стал балет. Некоторые из ее работ были куплены местными еврейскими организациями, а также городским музеем. После оккупации Каунаса фашистами работы Эстер Лурье были конфискованы как “еврейские”.

Вторая мировая война застала художницу в Литве, и во время фашистской оккупации 1941-1944 гг. она вместе с другими евреями оказалась в Ковенском гетто. Попав в гетто в середине 1941 г., Лурье тотчас принялась отображать в своих рисунках тот новый мир, в котором она оказалась. Помимо рисунков, ей удалось оставить после себя подробное письменное описание своей жизни и творчества во время второй мировой войны. Такая комбинация литературного и изобразительного материала явилась уникальным “живым свидетельством” (именно это название она дала одной из своих книг). Наследие Эстер Лурье позволяет нам проникнуть в самую глубину переживаний человека, творившего в тот далекий и такой тяжелый период. Вот как вспоминает об этом времени художница:

“Происходящее вокруг было так странно, так непохоже на все, к чему мы привыкли, на прошлый жизненный опыт каждого из нас. Я почувствовала, что обязательно должна рассказать об этом, или хотя бы оставить рисунки. Я должна показать остальным то, что видела сама. Не скрою, такая работа давалась мне нелегко, только в периоды относительного душевного спокойствия. Но по прошествии времени я стала считать творчество своим долгом”.

Эстер Лурье писала и о том, что служило ей источником вдохновения, вспоминая о поддержке других обитателей гетто:

“Первым местом, где я примостилась с блокнотом, стало бывшее ремесленное училище. Там собирались те, кто не смог найти себе другого пристанища. Люди жили в огромном дворе, под открытым небом, и готовили еду на камнях. В этом месте я нашла для себя богатый натурный материал: груды старой мебели, настоящие баррикады, из которых люди сооружали себе нечто вроде жилья. Там были дети, старики, евреи всех мастей. Жизнь копошилась везде, в каждом углу. Разговоры и перебранки не затихали ни на минуту, кто-то все время суетился и хватался за все подряд, а кто-то, наоборот, оставался неподвижен или сидел, уставившись в книгу. Как только я устроилась со своим блокнотом в уголке двора, меня тут же окружили любопытные. Моя работа сразу же заинтересовала всех, и каждый хотел чем-то помочь. Окружающие все время стояли на страже, чтобы предупредить меня, если вдруг появятся немцы. Все были воодушевлены идеей создания летописи того, “как это было”.

Вскоре Лурье привлекла внимание Эльтестенрата (Совета старейшин). Понимая важность ее работы для истории, Совет попросил художницу делать зарисовки всего, что происходило в гетто.

“Президент доктор Элькес и другие члены комитета приветствовали мой шаг. Меня попросили продолжать поиск и запись такого материала. Их поддержка укрепила мои душевные силы, и с тех самых пор я принялась отображать все, что представлялось мне важным. Но это занятие оказалось не из легких. Рисовать прямо на улице было очень опасно, поэтому случайные прохожие приглашали меня войти в дом, чтобы я могла рисовать из окна их комнаты. Хозяева всегда принимали меня очень радушно и задавали один и тот же вопрос: “Как помочь вам сохранить картины?”

Такая поддержка от незнакомых людей, их желание спасти работы, доказывает огромное значение творчества Лурье. Во время разрушения и уничтожения всего и вся, когда сам предмет художественного произведения мог исчезнуть, очень важно было сохранить документы и воспоминания. Именно поэтому ее постоянно спрашивали: “Что мы можем сделать, чтобы сохранить ваши рисунки?” Но даже воспринимая собственное творчество как обязанность, она не всегда находила в себе силы, чтобы рисовать, несмотря на горячую поддержку обитателей гетто, включая администрацию и самих узников. Дневник Эстер Лурье проливает свет на взаимосвязь между эмоциональным стрессом и творчеством – взаимосвязь, о которой упоминали художники, творившие в других лагерях, но в таких же условиях:

“Вот уже много дней я ничего не рисовала. Эти дни были наполнены постоянным страхом, острой и грубой борьбой за существование. После каждой акции шла передышка, до следующей акции, которая опять оказывалась полной неожиданностью – в этом заключался метод немцев. Меня, как и других, мобилизовали на принудительные работы. Только иногда, в редкие свободные часы, вместе с художником Якобом Лившицем мы находили время на зарисовки “типажей из гетто”. Некоторое время спустя я снова была приглашена представителями еврейского совета. Меня известили о решении поддерживать любую деятельность в гетто, связанную со сбором исторического материала. Необходимо было соблюдать секретность. Мне обещали помогать во всем, лишь бы я продолжала отражать жизнь гетто в своих рисунках […]Совет добился для меня временного освобождения от принудительных работ, хотя это было очень сложно. Меня внесли в список “рабочих в гетто”, и я получила освобождение на два месяца”.

“Мобилизованная” художница, которую с таким трудом удалось освободить от принудительных работ, получила возможность сконцентрироваться на рисунках. Она рисовала очень много, отражая мельчайшие подробности быта в гетто. Ей помогали как узники лагеря, так и местная полиция.

“Я рисовала развалины больницы в “маленьком гетто”, уничтоженном немцами. Я делала наброски на социальной кухне, где старики и беспризорные дети могли получить тарелку жидкой похлебки. Эти люди оставались равнодушными к происходящему вокруг, и не обращали на меня никакого внимания […] Я же очень хотела воссоздать картину работ, трудящихся масс. Иногда мне разрешали сидеть внутри полицейского участка еврейской администрации и делать зарисовки из окна на втором этаже, откуда было видно центральный вход и всю территорию гетто […] Там я часто рисовала группы людей, выходящих на работу, с рюкзаками на плече или на спине, в вязаных перчатках на руках. Несколько раз я делала наброски Умшлагплаца – площади, на которой в дни Больших акций евреев делили на тех, кто пойдет “направо”, и тех, кто пойдет “налево”.

Помимо зарисовок людей и событий, Лурье также создавала пейзажи, красота которых резко контрастировала с ужасами жизни в гетто.

“Много раз, и во все времена года, я рисовала дорогу, ведущую из “Долины гетто” в Форт Нинт, находившийся на вершине холма [просмотр работы]. Ряд высоких деревьев вдоль дороги придавал пейзажу неповторимый характер. Эта дорога, взбегающая на вершину холма, навсегда запечатлелась в моей памяти как Виа Долороса (дорога скорби), по которой десятки тысяч евреев из Литвы и западной Европы уходили на смерть. В иные дни небо было сплошь покрыто облаками, и это сообщало пейзажу особую трагичность, столь созвучную нашим чувствам”.

В Ковенском гетто, также как и во всех остальных лагерях, узники делали все возможное, чтобы сохранить хотя бы подобие нормальной жизни, в том числе духовной. Одним из событий культурной жизни гетто стала выставка работ Эстер Лурье, запись о которой оставил в своем дневнике Авраам Голуб (также известный под фамилией Тори) – секретарь Эльтестенрата. В этих записках из гетто отражены как взгляды Лурье, так и собственное мнение Голуба о роли художника и очевидца. Художник, писал он, “должен быть устами” одинокого маленького человека, должен запоминать и записывать “мелочи”, из которых состоит мозаика жизненного опыта. Вот отрывок из его дневника:

“Сегодня состоялась выставка Эстер Лурье, организованная для небольшой группы людей. Эту художницу отличает знание самых различных национальных культур, а также разнообразие идей. С первых дней пребывания в гетто она посвятила себя отображению образов и характеров гетто, стремясь запечатлеть их в своих рисунках, имеющих большое значение для истории еврейской нации […]
Эстер Лурье считает, что каждый художник, попавший в гетто, обязан запоминать, по мере своих сил и возможностей, все, что здесь происходит. Важные вехи и исторические события останутся в памяти людей, но страдания маленького человека будут забыты.
Именно поэтому мы обязаны запомнить и зарисовать события и факты, людей и характеры, важные моменты и повседневность. Запомнить все. Передать эту память в словах и записях, в рисунках и картинах. Любыми художественными способами”.
Эстер Лурье ответила на этот призыв, от всего сердца […]. Любой рисунок – это часть истории бесконечной боли, отражение эмоционального и физического мученичества. […] Сегодня […]лица посетителей выставки на минуту озарились, при взгляде на рисунки Эстер Лурье. Эта выставка – еще одно доказательство силы еврейского духа, не сдающегося ни при каких обстоятельствах и никогда”.
Ковенское гетто, 25 июля 1943 г.

Помимо работы по просьбе Юденрата (еврейского совета), Эстер Лурье приходилось выполнять заказы нацистов, также проявивших интерес к ее художественному таланту. По мере того, как пустело гетто, особенно после “акции” 27 марта 1944 г., когда из Ковно были отправлены на уничтожение все дети и старики, эсэсовцы стали жить там же, где и узники, вмешиваясь во все происходящее и держа людей в постоянном напряжении. В это время Лурье работала в художественной мастерской, где трудились художники из числа узников. По заказу немецких начальников они рисовали копии с цветных репродукций, в основном маслом на холсте. Немцы также часто заказывали художественные фотографии, для чего была создана специальная студия, в которой работал еврейский фотограф, доставленный из лагерей принудительного труда.

Эстер бывала во многих кварталах гетто, в различных мастерских, в том числе в гончарной. Ей пришла в голову идея попросить еврейских гончаров сделать для нее несколько кувшинов. Она рассчитывала воспользоваться ими, чтобы спрятать свои работы, если ситуация вдруг станет хуже. Вскоре ситуация и в самом деле ухудшилась. После депортации 26 октября 1943 г., во время которой 3000 узников Гетто были отправлены в лагеря принудительного труда в Эстонии, Лурье спрятала всю свою коллекцию – примерно двести рисунков и акварелей размером 25 х 30 см – в большие кувшины, приготовленные ею заранее. Некоторые из ее рисунков также были сфотографированы для тайного архива гетто.

В июле 1944 г., когда в Литву вошли советские войска, гетто было ликвидировано, а всех остававшихся в нем узников перебросили в концлагеря и лагеря принудительного труда в Германии. Нацисты подожгли гетто, а все здания в нем были взорваны и сожжены. Задачей немцев было уничтожение тех, кто мог спрятаться внутри домов, в надежде спастись. Многие из них сгорели заживо.

Эстер Лурье была отправлена в Германию, а ее работы остались в гетто. После войны некоторые рисунки нашлись в уцелевшем архиве Эльтестенрата. Авраам Тори сумел сохранить и сберечь 11 набросков и акварелей, а также 20 фотографий работ Лурье. Он забрал их с собой в Израиль. Лурье так и не смогла выяснить судьбу остальных работ. Вместе с другими узницами гетто, Эстер поместили в концентрационный лагерь Штутгоф, где она оставалась до конца июля 1944 г. В этом лагере ее разлучили с сестрой, бывшей с ней рядом весь период пребывания в Ковно. Сестра и малолетний племянник Лурье были депортированы в Освенцим и не смогли пережить войну.

Точно так же, как и в гетто, Лурье продолжала получать заказы, отвечая на просьбы нарисовать, и тем самым увековечить узников лагеря Штутгоф. Много раз искусство спасало ее от голодной смерти.

“Мне удалось стать обладательницей карандаша и нескольких обрывков бумаги. Я принялась делать наброски ярких “типажей” среди окружающих меня женщин-узниц. Молодые девушки, имевшие “друзей” среди мужской части лагеря, и получавшие подарки продуктами, стали просить меня нарисовать их портрет. В качестве платы они предлагали кусочки хлеба.

В концлагере Штутгоф я также сделала несколько набросков женщин, одетых в полосатые “пижамы” [просмотр работы]. Эти рисунки я сделала карандашом, на тонкой бумаге – достать ее мне помогла девушка из пункта регистрации заключенных. Я спрятала эти рисунки в своей одежде, которую носила в течение пяти месяцев, проведенных мною в этом лагере принудительного труда”.

В августе 1944 г. Лурье и 1200 других узников отправили в Германию, в лагерь принудительного труда Лейбиц. Там она нарисовала портреты нескольких узниц. (просмотр работы). Об этом времени она писала так:

“Создание этих портретов стало возможным благодаря стечению обстоятельств. Каждый из нас обязан был носить на левом рукаве номер и Звезду Давида, отпечатанные на полоске материи, которую мы получили вместе со своей одеждой по прибытии в концлагерь Штутгоф. Эти полоски ткани время от времени нуждались в починке. Мня назначили ответственной, и когда набиралось достаточное количество повязок, освобождали от общих работ, чтобы я могла заняться восстановлением номеров.

В последний месяц нашего пребывания в лагере, когда сотни женщин стали сдавать свои номера в починку, меня откомандировали в Иннендинст (служба внутренних работ), и я стала называться “нуммершрайберин” (ответственная за номера). Мне разрешили оставаться в медпункте, где деревянной щепкой я восстанавливала номера на повязках. Я получала чернила, и у меня, наконец, появилась возможность делать зарисовки узниц нашего лагеря. Наша доктор собирала бумагу, в которую была упакована вата, чтобы мне было на чем рисовать.
Однажды один из охранников увидел, что я рисую, и попросил меня изобразить его портрет. Я выполнила просьбу, и в благодарность он принес мне бумагу, несколько ручек и баночку с тушью.

Разумеется, мне приходилось проявлять большую осторожность, чтобы немецкие охранники не застали меня за рисованием. У меня было мало времени, поэтому мне удалось запечатлеть лишь несколько сюжетов, хотя мне так хотелось перенести на бумагу все, что я видела вокруг. Однако присутствие в лагере его коменданта – обершарфюрера Олька, по прозвищу Шнабель (клюв) – наполняло душу ужасом и беспокойством. […]Надежда уцелеть была почти несбыточной. Но еще более неправдоподобной казалась надежда сохранить мои рисунки, даже если бы мне удалось избежать смерти. Каждый день мы боялись попасть из трудового лагеря обратно в концентрационный, где, как мы уже знали по опыту, нацисты отберут все то немногое, что у нас осталось. Эти рисунки [сделанные в лагере принудительного труда] были созданы мною уже после отставки Олька, когда в лагерь прислали другого, более гуманного, коменданта”.

Лейбиц был освобожден советскими войсками 21 января 1945 г. В марте 1945 г. Лурье оказалась в итальянском лагере для беженцев, где повстречалась с еврейскими солдатами из Палестины, служившими в частях британской армии. Один из них, художник Менахем Шеми, организовал выставку рисунков, сделанных в лагерях. По материалам выставки в 1945 г. Римский Клуб еврейских солдат опубликовал буклет “Еврейские женщины и рабство”. В сборник вошли работы Эстер Лурье, созданные в лагерях Штутгоф и Лейбиц. Лурье также сделала декорации для военного вокально-танцевального ансамбля, организованного в лагере Элиаху Гольдбергом и Мордехаем Зейрой.

В июле 1945 г. Эстер Лурье вернулась в Израиль (Палестину), где ей был оказан очень теплый прием. Ее рассказы были изданы, а ее рисунки – представлены на выставке. В 1946 г. она еще раз получила Дизенгофскую премию, за рисунок “Девочка с желтым знаком”, сделанный ею в Ковенском гетто.
Лурье создала семью и вырастила детей. Она продолжала творить и выставлять свои работы на персональных и совместных выставках в Израиле и других странах. Живя в Израиле, она не покидала Тель-Авива, а после Шестидневной войны, вызвавшей мощный подъем национального самосознания, основной темой ее творчества стал Иерусалим, изображенный ею на многих пейзажах.

На процессе по делу нациста Айхмана, состоявшемся в Иерусалиме в 1961 г., рисунки Эстер Лурье, сделанные во время войны, стали частью свидетельских показаний. Верховный суд Израиля официально удостоверил ценность ее рисунков и акварелей в качестве исторических документов, помимо их эстетической ценности как предметов изобразительного искусства.

Эстер Лурье умерла в Тель-Авиве в 1998 г. Свои работы, созданные во время Холокоста, художница передала галерее Дома-музея борцов сопротивления гетто (Бейт лохамей хагетаот). Кроме того, ее работы можно увидеть в Яд ва-Шем (Музее памяти жертв и героев Холокоста в Иерусалиме), а также в ряде частных галерей.

Этот проект призван сделать иудаизм доступным для глухих и слабослышащих людей.

Иегошуа Судаков – единственный глухой раввин в Израиле. Он помогает слабослышащим иудеям, переводя всю Тору на язык жестов.

«Это большая ответственность, сделать иудаизм доступным для глухих и слабослышащих израильтян», – заявляет раввин при помощи переводчиков с языка жестов.

С командой преданных своему делу филологов, умеющих правильно интерпретировать текст, и актеров, способных его визуализировать, раввин Судаков приступил к осуществлению беспрецедентного и захватывающего проекта по переводу 24 книг Танаха на язык жестов, чтобы «сделать слово более образным».

«Чтобы убедиться, что перевод верен и понятен, мы показываем его разным людям. После этого мы записываем его в профессиональной студии и на этапе монтажа добавляем титры, анимацию и озвучку», – рассказывает рав Судаков.

По словам раввина, во всём мире около 50 тысяч евреев используют язык жестов, поэтому его проект имеет особое значение, ведь в синагогах Тору читают вслух трижды в неделю.

Однако, процесс займёт немало времени. Пока что полностью переведена книга Руфи, книги Бытия и Эсфири в процессе. На весь перевод потребуется около 15 лет. Ведь перевод на язык жестов вызывает определённые трудности. Например, перевод отрывка из книги Руфи, где Вооз даёт Руфи хлеб. Что это за хлеб? Какой он формы? Нет картинок и фотографий того времени, чтобы можно было ответить на эти вопросы. На письме перевод дается одним словом, но передать его на языке жестов можно по-разному.

Приходится проводить много археологических и исторических исследований, чтобы перевести правильно.

Помимо этого проекта раввин Судаков руководит международным летним лагерем для глухих и слабослышащих детей, в котором все специалисты – сами слабослышащие или глухие, что помогает детям быстрее освоиться и почувствовать себя причастными к религиозной еврейской общине не только во время самого летнего лагеря, но и по возвращении оттуда.

Знаменитый певец 60-х еврейского происхождения (литвак) Боб Дилан в 80-е обратился к христианству, затем вернулся в иудаизм, но всегда утверждал, что для духовного совершенствования важней всего музыка.

Боб Дилан – Роберт Циммерман – родился в еврейской семье и вырос в лоне иудаизма. Мы знаем, что он стал иконой социальной революции, охватившей США в 60-е годы, сочинял и пел песни, которые стали гимнами протеста, и был провозглашен пророком новой эпохи.

К середине 1960-х он давал до 200 концертов в год. Песни TheTimes They Area-Changin’ («Времена меняются») и Blowin’ in the Wind («Уносится ветром»), ставшие гимнами гражданских прав и антивоенных движений, пережили и ту социальную революцию, и множество других течений, и сегодня столь же актуальны.

Огромный вклад Дилана в культуру был признан в 2016 году, когда он, первый в истории музыкант, был удостоен Нобелевской премии по литературе. Нобелевский комитет этим решением стер условные границы между высокой поэзией и написанием песенных текстов. Как и сам Дилан всю жизнь стирал границы между религией и духовностью.

Яркий композитор, обладатель редкого поэтического таланта и исполнитель, принесший народной музыке культурное признание, на какое-то время отвернулся от религии своего рождения.

Сын глубоко набожных родителей, в детстве он посещал синагогу, еврейские летние лагеря и прошел бар-мицву, которая официально закрепила его вступление в зрелость. Окончив школу, он поступил в Университет Миннесоты и присоединился к университетскому еврейскому братству.

Его идентичность как еврея казалась твердой, как скала. Но в 1978 году он обратился в христианство. Хотя документальных доказательств его крещения нет.

Восторженный артист окунулся в новые переживания со всем пылом неофита.

На этой волне Дилан выпустил три альбома: SlowTrain Coming («Медленный поезд»), Saved «Спасенный» и Shot of Love «Выстрел любви». Альбом 1979 года Slow Train Coming вообще содержал явные отсылки к новообретенному Диланом христианству. Позже он занял 16-е место в списке «100 величайших альбомов христианской музыки». Такие названия песен, как I Believe In You («Я верю в тебя»), Gonna Change My Way of Thinking («Собираюсь изменить свой образ мышления») и When He Returns «Когда он вернется»), расскажут нам все, что нам нужно знать о том периоде его жизни.

Одно время он даже отказывался петь на концертах свои светские песни. Но поклонников и критиков все это не впечатлило. Люди, которые надеялись услышать Blowin ‘In The Wind, уходили с концертов. Критики тоже были особенно резки. Премьерный тур Дилана в Сан-Франциско в ноябре 1979 года получил разгромную рецензию в San Francisco Chronicle с заголовком «Ужасное Евангелие Боба Дилана»: «Дилан написал самые банальные, скучные и лишенные новшеств песен в своей карьере».

«С рывком веры он опустился до уровня духовного памфлетиста, – усмехался Курт Лодер в обзоре Saved для журнала Rolling Stone. – Что сделало «Евангелие от Боба» особенно трудным для восприятия, так это его беспощадное принятие фундаменталистской литании и его самоуверенность в ее проповедовании. Дилан не просто нашел Иисуса, но, похоже, уверен, что у него есть номер домашнего телефона».

Затем, очень быстро – к 1983 году, Дилан, казалось, снова начал искать свою еврейскую идентичность. Он отправился в Иерусалим и молился у Стены Плача в кипе. Стало известно, что он тихо вернулся к религиозным традициям своего детства. Позже в Иерусалиме он провел бар-мицвы для своих трех сыновей, Джесси, Сэмюэла и Джейкоба. Пишут, что он наладил контакты с любавичскими хасидами. В конце концов, Дилан никогда ничего не делал без энтузиазма.

Это его возвращение стало общей темой альбома 1983 года Infidels («Неверные»). Альбом, который считается его лучшей работой после Blood on the Tracks («Кровь на следах») 1975 года, отошел от почти исключительных христианских тем и охватил более широкий, универсальный духовный мир.

Но Дилан непредсказуем, и он показал, что его возвращение в иудаизм не отменяет его обращение к христианским ценностям. Множество раз он говорил в интервью, что для него и Ветхий, и Новый Заветы одинаково актуальны, что они – предупреждение грешному человеку и пророчество. Он считает, что конец света близок и что у человечества меньше 200 лет до падения занавеса. Но не отрицает возможность прихода Мессии. «Если это произойдет, я буду готов».

«В самом документальном из фильмов под названием «Конец дней», когда пыль будет разноситься по мертвому миру, саундтреком будут звуки жалобной гитары Дилана», – пишет сайт AmoMama.

«Я уверен, что это было нелегкое путешествие», –утверждает писатель Скотт Маршалл, написавший книгу «Боб Дилан: духовная жизнь», вышедшую в 2017 году. Маршалл считает, что для того, чтобы оценить влияние Дилана на поп-культуру, мы должны сначала понять его взгляды на иудаизм, христианство и все духовное, что является нелегкой задачей.

Дилан исследует религию, отношения человека с Богом и самим собой, суть стремления к высшей силе только через свою музыку. На этом пути он никогда не останавливался. Он рассказывает, что музыка – его проводник к вере, его способ молиться: «Что касается меня и религиозности. Это абсолютная истина: я нахожу религиозность и философию в музыке. И больше нигде. Такие песни, как Let Me Restona Peaceful Mountain («Дай мне последний отдых на мирной горе») или I Saw the Light («Я увидел свет») – это моя религия».

Кажется, Дилан сумел органично соединить свои христианские и еврейские убеждения.Точно так же, как когда-то он соединил в американской культуре традиционную народную музыку кантри с роком и обрел Нобелевскую премию как поэт в образе рок-звезды.

На сегодняшний день он продал более 40 миллионов альбомов.

Предлагаем вашему вниманию подкаст журналиста Радио “Свобода”, писателя и поэта Игоря Померанцева “Померанцев переулок”, в котором выдающийся пианист Евгений Кисин рассказывает, как и почему он полюбил язык идиш:

https://www.svoboda.org/a/31097964.html

Дарья Юрьева, Радио “Свобода”

9 февраля в Варшаве было вынесено судебное решение по делу двух историков – профессора Барбары Энгелькинг, директора Польского центра исследований Холокоста, и профессора Яна Грабовского, польско-канадского исследователя из университета Оттавы. Историки с мировым именем обвинялись в том, что в своей книге, посвященной Холокосту в Польше, они оклеветали покойного старосту одной из польских деревень. Процесс вновь поднял болезненную для Польши тему причастности поляков как к преследованиям евреев, так и к их спасению от нацистов в годы Второй мировой войны.

Решение суда таково: Энгелькинг и Грабовский должны извиниться за неточность в своей работе, денежную компенсацию они выплачивать не будут. “Я уважаю вердикты суда, но с этим постановлением мне согласиться трудно. Надеюсь, в ходе апелляции наша правота будет признана”, – сказал журналистам Gazeta Wyborcza профессор Грабовский сразу после оглашения вердикта. В чем же, по мнению судей, ошиблись историки?

В книге “Ночь без конца. Судьбы евреев в некоторых районах оккупированной Польши”, которая была опубликована в 2018 году, ученые обвинили Эдварда Малиновского, в годы Второй мировой – старосту деревни Малиново Бельского повета Подляшского воеводства, что недалеко от границы с Беларусью, в причастности к выдаче евреев нацистам. Истцом выступила Филомена Лещиньская, племянница Малиновского. В двухтомном исследовании, редактором которого выступил Ян Грабовский, Барбара Энгелькинг и восемь других историков описывали судьбы десятков тысяч евреев, бежавших из различных гетто в сельскую местность. Филомена Лещиньская требует от историков компенсации в размере 100 тысяч злотых (около 22 тысяч евро) и публичных извинений.

История Эстеры Дрогицкой и старосты Малиновского

Поводом для судебного иска стали свидетельства покойной ныне Эстеры Дрогицкой (в девичестве Семятыцкой). Свою историю она рассказала в 1990-х годах сотрудникам Фонда Шоа. Сбежав из гетто в Дрогичине вместе со своим сыном, сестрой и ее детьми, а также другими евреями, она пряталась в лесу. Вскоре эта группа была найдена и расстреляна. Сама Эстера в это время отправилась в соседний населенный пункт, чтобы раздобыть еду, поэтому ей удалось спастись.

Потеряв семью, девушка решила отправиться на работы в Пруссию, ранее купив документы у одной белоруски. С ними она оказалась в Малинове, где разыскала старосту деревни – Эдварда Малиновского. Он сразу понял, что эта женщина – еврейка, скрывающаяся от немцев, и спросил, какие вещи у нее есть при себе. Малиновский забрал у Эстеры свитер, а также 50 из 100 марок, которые у нее имелись. Но в то же время староста спас ей жизнь, поскольку помог в декабре 1942 года добраться до Растенбурга (ныне польский город Кентшин). Там она работала прислугой в доме немецкой семьи Фитткау.

Находясь в Растенбурге, Эстера написала письмо Малиновскому с просьбой прислать ей какую-то одежду, поскольку у нее ничего при себе не было. Однако в деревне Малиново жило много Малиновских, в том числе двое Эдвардов. Лист Эстеры попал не к тому Эдварду, который, тем не менее, прислал ей какую-то рубашку, и у них завязалась переписка. Эстера имела доступ к дрожжам, которые были тогда дефицитным товаром, поскольку нужны были для изготовления самогона, который гнали практически все. Эстера высылала их Малиновскому.

В 1944 году она получила отпуск и, поскольку у нее не было семьи, поехала в Малиново. В это время в деревне ходили слухи о том, что в близлежащем лесу прятались 22 еврея, которых поляки выдали немцам, а те их убили. Люди говорили о том, что староста Малиновский также к этому причастен, так как к нему пришли немцы и приказали организовать облаву. Малиновский признался в этом во время процесса уже после войны. Евреев, вероятнее всего, выдал лесник, которого затем убили партизаны.

В 1949 году староста Малиновский был обвинен группой жителей деревни в различных преступлениях, в том числе в том, что выдал евреев. Но за два дня до даты вынесения приговора в Малиново пришел отряд “прóклятых солдат” – так в Польше называют участников послевоенного вооруженного сопротивления коммунистическому режиму, который утвердился в стране после войны. Эти партизаны нередко отличались не только антикоммунизмом, но и антисемитизмом. Когда они явились в Малиново, жена и сын арестованного старосты указали на тех, кто подписал донос на него. Эти люди были избиты, а фельдшер, который им помогал, убит на следующий день. Опасаясь такой же участи, свидетели отказались от своих показаний. Староста был освобожден.

Эстера Дрогицкая также давала показания в пользу Малиновского. Однако, рассказывая об этих событиях спустя десятилетия Фонду Шоа, она призналась, что не была до конца откровенной на том процессе. “Я думаю, что, хотя она была не лучшего мнения о нем, но хотела оказать ему услугу и отблагодарить за спасение ее жизни”, – говорит профессор Барбара Энгелькинг, которая и описала эту историю в книге “Ночь без конца”.

“Оскорбили весь польский народ”

81-летней племяннице Эдварда Малиновского в ходе судебного процесса оказывала помощь Польская лига против клеветы. Этой организации покровительствует правительство, поскольку она поддерживает историческую политику правящей консервативной партии “Право и справедливость”. В иске сказано, что профессор Энгелькинг якобы придумала часть биографии Малиновского. По мнению Филомены Лещиньской, ее дядя спасал евреев, а не выдавал их, и не был коллаборантом. Более того, в иске сказано, что, оклеветав старосту Малиновского, ученые “оскорбили весь польский народ”. По мнению стороны обвинения, история старосты Малиново была описана на основе плохо проверенных источников, а авторы не придавали особого значения деталям.

“Достоверно не известно, выдавал ли староста Малиновский евреев, но он сам признался в организации облавы. Он не был ни героем, ни “шмальцовщиком” (жаргонное слово тех времен, обозначавшее человека, шантажировавшего преследуемых евреев. – РС), а кем-то между. Во время оккупации было много таких сложных ситуаций. Я не написала, что считаю, будто он выдал евреев. Я только представила мнение свидетеля”, – комментирует Барбара Энгелькинг. При этом исследовательница признала, что изначально в книге была допущена ошибка: она написала, что Эстера посылала посылки из Пруссии старосте Малиновскому, а не его однофамильцу. Однако, по мнению историков, эта ошибка не имеет значения, поскольку не является клеветой.

“Неприятные воспоминания о прошлом”

Множество организаций и ученых, занимающихся исследованием Холокоста, выступили с критикой этого дела и выразили солидарность с историками.

С заявлением в защиту Энгелькинг и Грабовского выступило “Общество дружбы Израиль – Польша”. “Мы, потомки польских евреев, не хотим, чтобы история наших семей исчезла в дыме крематориев, в лесных канавах, в пепле синагог и в тысячах забытых мест на польских землях. Не исследователи и ученые должны быть привлечены к суду, а все виновники нашей трагедии. Мы, представители польских евреев, благодарны исследователям этой трагической истории”, – заявили представители правления общества. Израильский национальный Мемориал Катастрофы и Героизма (Яд Вашем) назвал нынешний процесс атакой на свободные и открытые исследования и заявил, что считает такое юридическое давление “неприемлемым”.

“То, что профессор Грабовский и профессор Энгелькинг оказались в суде за их работу, поражает саму суть академической и интеллектуальной свободы. Тот факт, что процесс является гражданским, а не уголовным, не имеет значения и не защитит Польшу от репутационного удара, если историки все же будут признаны виновными. Это приведет не только к тому, что польские исследователи начнут работать в атмосфере страха, но также сильно пострадает международная репутация Польши в научных кругах в целом”, – сказано в заявлении Ассоциации славянских, восточноевропейских и евразийских исследований Американской исторической ассоциации.

Директор Музея истории польских евреев POLIN Зыгмунт Степиньский также выступил в поддержку историков. При этом он отметил, что “вовлечение в это дело фонда, который получает значительные суммы из государственного бюджета, является примером действий, которые можно характеризовать как цензуру и запугивание исследователей, чтобы они не публиковали своих выводов, опасаясь обвинений и трат на адвокатов. Это вызывает неприятные воспоминания о прошлом, но правда защитит себя”, – написал профессор Степиньский.

Мацей Свирский, глава Польской лиги против клеветы, заявил, что организация не использовала государственные средства в ходе подготовки к процессу, а вместо этого полагалась на краудфандинг. Он сказал, что это дело “не имеет ничего общего с нападками на научные исследования. Цель этого частного иска – защитить память предка г-жи Лещиньской, покойного Эдварда Малиновского, героя, спасавшего евреев во время войны”, – сказал Мацей Свирский в комментарии ABC News.

Сотрудник Еврейского исторического института, профессор Центра восточноевропейских исследований Варшавского университета Анджей Жбиковский отмечает, что процесс не связан с законом об Институте национальной памяти, принятым в Польше в 2018 году. Этот закон предусматривает гражданскую ответственность за обвинения страны в сотрудничестве с нацистами в годы Второй мировой войны:

– Этот иск подало не государство, не прокуратура, не государственные институции. Это гражданский процесс, в рамках которого истец требовал большую сумму денег. Племянницу Эдварда Малиновского поддерживает фонд, который получает деньги от государства, от правительства “Права и справедливости”. У судей нет компетенции историков, тем более таких, как Энгелькинг и Грабовский. Это первый в Польше судебный процесс, касающийся польско-еврейских отношений во время оккупации. Мы считаем, что суд не должен решать, какой является историческая действительность. Этим должны заниматься профессиональные историки. Конечно, с ними можно не соглашаться, и в научной сфере есть множество возможностей высказать свое несогласие. Поколение историков, к которому я принадлежу, внесло свой вклад в исследование польско-еврейских отношений во время Второй мировой войны. Нас не так легко испугать. У нас есть свои источники, своя методология. Мы не обвиняем поспешно людей, которые ушли из этого мира. Правда не черно-белая. Один и тот же человек мог кому-то помочь, а кого-то выдать, – отмечает профессор Жбиковский.

После тяжелой болезни ушел из жизни Александр Фейгельсон (1948-2021). Еврейская община (литваков) Литвы выражает самые глубокие и искренние соболезнования супруге, дочери, родным и близким Александра.

Начало Шаббата в Вильнюсе и Вильнюсском уезде

12 февраля:

Зажигание свечей   17:03

Заход Солнца (Шкия)  17:21

Исход Шаббата 13 февраля: 18:19

Еврейская община (литваков) Литвы и Союзы бывших узнков гетто и концлагерей скорбит в связи со смертью бывшего узника Каунасского гетто и концлагеря Дахау Элияса Шапсая Холемаса (1926-2021).

Элияс Шапсай родился в Каунасе. Его отец был известным печником, мама – домохозяйкой. Когда началась война Элиясу Шапсаю было 15 лет. Вся семья попала в Каунасское гетто.

Вместе со взрослыми Элияс работал в казармах, чинил старые печки, кухонные котлы и т.д. Через некоторе время вместе с отцом был переведен в трудовой лагерь Шанчяй, работал в больнице. Летом 1944 г., когда Красная армия приближалась к Литве, заключенных лагеря согнали на ж/д станцию и в товарном поезде отправили в Германию.

Сначала был Штутгоф, Кауферинг, Ландсберг и в конце – Дахау. В июне 1945 г. Шапсай вместе с отцом вернулся в Литву. Во время войны семья потеряла 31 близкого человека…

Элияс Шапсай был очень чутким, теплым, искренним и отзывчивым человеком, всегда готовым прийти на помощь. Активно участвовал в жизни Еврейской общины Литвы и Союза бывших узников гетто и концлагерей.

Последние годы  для Элияса Шапсая были довольно трудными: раны прошлого, болезнь истощили его… Пусть будет благословенна память о нем.

“Премия Генезис отмечает неповторимый талант Стивена Спилберга, его стремление сделать мир лучше, а также тот уникальный вклад, который он внес, чтобы открыть глаза послевоенным поколениям на ужасы Холокоста,” – заявил сооснователь и председатель Фонда премии “Генезис” Стэн Половец.

В среду, 10 февраля, фонд “Генезис” объявил о том, что лауреатом премии за 2021 год стал американский режиссер, продюсер и филантроп Стивен Спилберг.

Фонд “Генезис” сообщил, что в этом году ключевым фактором в выборе лауреата стал голос мирового еврейства. Более 200 000 евреев на шести континентах приняли участие в голосовании за лауреата 2021 года; миллионы участвовали в дискуссии в социальных сетях. Окончательное решение по выбору лауреата является прерогативой Призового комитета; тот факт, что Спилберг получил наибольшее количество голосов, стал решающим в присуждении премии.

“Премия Генезис отмечает неповторимый талант Стивена Спилберга, его стремление сделать мир лучше, а также тот уникальный вклад, который он внес, чтобы открыть глаза послевоенным поколениям на ужасы Холокоста,” – заявил сооснователь и председатель Фонда премии “Генезис” Стэн Половец. “Мы рады приветствовать Стивена Спилберга в числе выдающихся Лауреатов премии, среди которых – Натан Щаранский, Майкл Блумберг и Рут Бейдер Гинзбург.”

Ежегодная премия размером в 1 миллион долларов США, именуемая американским журналом “Тайм” “еврейская нобелевская премия”, присуждается выдающимся личностям за профессиональные достижения, вклад в развитие человечества и приверженность еврейским ценностям.

Еврейская мудрость гласит: «Детей и стаканов никогда не бывает слишком много» гласит” – Kinder und gleser hot men nicht cufil (идиш).

Еврейская община (литваков) Литвы приглашает на лекции «Воспитание детей в традиционной еврейской семье» Натальи Хейфец, которые пройдут на платформе ZOOM. 

Начинается цикл 18 февраля, начало в 17.30

Вместе с лектором Натальей Хейфец мы рассмотрим следующие аспекты:

3 этапа еврейского воспитания;
Злоязычие и многословие у детей;
Надо ли бороться с детскими фантазиями?
Принцип профилактики в воспитании;
У вас неконтактный ребёнок: что делать?
Воспитание скромности у детей;
Еврейское воспитание : демократия, автократия или теократия?
Взгляд еврейской традиции на равноправие между родителями и детьми;
“Поймём и сделаем” или “Cделаем и поймём”?

Зарегистрируйтесь по ссылке>> http://bit.ly/3arwHRn

В Германии прокуратура предъявила обвинение 100-летнему бывшему охраннику концентрационного лагеря Заксенхаузен. Бруно Д. обвиняют в соучастии в убийстве 3518 еврейских заключенных, сообщает Reuters.

В Заксенхаузене мужчина служил с 1942 по 1945 год. По версии следствия, он участвовал в убийствах намеренно, пытаясь извлечь для себя материальную выгоду.

Суд города Нойруппин в настоящее время рассматривает вопрос о принятии этого дела в производство. Сам обвиняемый Бруно Д. живет в Бранденбурге. Обвинение считает, что он сможет участвовать в процессе, несмотря на возраст.

Это не первый случай, когда в Германии предъявляют обвинения пожилым людям — бывшим работникам концлагерей. Например, неделю назад статус обвиняемого присвоили 95-летней Ирмгард Ф., работавшей секретарем в концлагере Штуттгоф и причастной к убийствам около 10 тыс. человек.

Заксенхаузен был построен в городе Ораниенбург в 1936 году. На территории лагеря различным образом погибло больше 100 тыс. человек. В частности, там нацисты экспериментировали с убийствами заключенных газом, который позже применяли для миллионов убийств в Аушвице (Освенцим).

Почему еврейские законы стали мерилом жизни даже для завзятых антисемитов, объясняет колумнист jewish.ru Пётр Люкимсон.

Главная претензия, которую носители атеистического мировоззрения предъявляют к религии – именно о теологической стороне вопроса, а не об организационных структурах, достойных отдельного разговора (или же недостойных), – состоит в том, что невозможно жить в современном обществе по законам и предписаниям, принятым многие тысячелетия назад. Тем более что это были времена, когда человечество только начинало освобождаться от собственной дикости. Эпохи же меняются, а вместе с ними должны меняться законы и общественные нормы.

И что на это скажешь? Ведь они правы! Были в истории человечества и ушли в небытие законы царя Хаммурапи и законы Ликурга, великой Римской империи и средневековой Европы. Многие из них базировались в том числе и на религиозной этике. Но сегодня с ними знакомы разве что историки, а предложи современному человеку им следовать – и он лишь рассмеется вам в лицо.

Но как только речь заходит о Десяти заповедях, то почти каждый человек – даже самый яростный атеист – подчеркнёт, что им следует, пусть и усомнится в источнике их происхождения. И разбуди ты его среди ночи, вряд ли он сможет перечислить и половину из Десяти заповедей, но всё равно будет настаивать, что им следует.

Потому что, хотим мы того или нет, но основные моральные нормы в сознании почти каждого представителя нашей цивилизации связаны с Десятью заповедями, о получении которых евреями у горы Синай и рассказывает библейский отрывок «Итро», читаемый в синагогах на этой неделе. А то, что назван этот отрывок в честь нееврея, только доказывает, что всё происходившее с евреями у горы Синай касалось не только их, но и всех народов Земли, а прозвучавшим с той горы Десяти заповедям суждено было в итоге стать основой общечеловеческих ценностей, да и элементарной бытовой порядочности для всех – тем камертоном, с которым каждый из нас сверяет и собственное нравственное состояние, и состояние всего общества.

Так почему же Десять заповедей, в отличие от других религиозных законов, так прилипли к человечеству? Думаю, дело в том, что декалог отнюдь не фиксировал в религиозных положениях сложившееся на тот момент первобытное состояние социума, а, напротив, простирал просто сверхпрогрессивную парадигму, к которой следовало стремиться. Ведь в те времена считалось нормой продавать людей, как скот на рынке, и на этом фоне выдвигаемые Десятью заповедями ценности выглядели как траектория движения к светлому будущему. Причём это светлое будущее не рисовалось где-то там на Небесах после смерти, а постулировалась возможность его постройки тут – в материальном мире.

И хоть за прошедшие с тех пор три с половиной тысячелетия общественные нормы и взаимоотношения между людьми отчасти гуманизировались, но до выставленной Десятью заповедями планки еще очень далеко. И потому декалог и по сей день остается недостижимой точкой, до которой нам всем идти и идти. Ведь Десять заповедей постулируют абсолютное равенство перед собой всех людей, что очевидно уже на этапе подготовки к их дарованию. К примеру, Моисей запрещает приближаться на определенное расстояние к горе Синай в равной степени всем: мужчинам и женщинам, богатым и бедным, знатным и простолюдинам. На это мероприятие нельзя купить билеты в вожделенный восьмой ряд партера – никаких привилегий. А слова декалога, прозвучавшие у горы Синай, обращены в равной степени ко всем – и там стоящим, и их потомкам, и всем нам. Даже если ваши предки там не стояли.

28 января на 92-м году жизни скончался британский биолог, популяризатор науки, телеведущий, почетный профессор Лондонского университета, специалист по биологии развития Льюис Уолперт. The Daily Telegraph пишет, что причиной смерти ученого стали осложнения, вызванные коронавирусной инфекцией.

Льюис Уолперт родился 19 октября 1929 года в Йоханнесбурге, в семье литваков. В 1950 году окончил Витватерсрандский университет в Йоханнесбурге, где обучался гражданскому строительству, затем занимался исследованиями механики почв в Имперском колледже Лондона, однако предпочел инженерному делу научную карьеру в биологии. Изучал цитологию в Королевском колледже. Был одним из крупнейших специалистов в области биологии развития и клеточной биологии.

Будучи популяризатором науки, он написал нескольких книг для широкой аудитории, в числе которых «Неестественная природа науки» и «Чудесная жизнь клеток: как мы живем и почему умираем», в свое время ставшие бестселлерами, а также «Шесть невозможных вещей перед завтраком. Эволюционные корни веры» и др.

07 февраля не стало Игоря Городищера (1955 – 2021). Еврейская община (литваков) Литвы выражает самые искренние соболезнования брату Игоря – Геннадию.

На фото: журналистка Катажина Маркуш

Польская полиция допросила журналистку, которая в прошлом году написала о соучастии поляков в Холокосте, сообщает «The Times of Israel».

Катажина Маркуш, управляющая сайтом «Jewish.pl», была допрошена 4 февраля по подозрению в нарушении статьи 133 Польской Конституции, согласно которой тем, кто «публично оскорбляет нацию или Республику Польша», грозит до трех лет тюрьмы. На Маркуш была подана анонимная жалоба, в результате которой она была арестована, сообщает «Oko.press».

В октябре 2020 года Маркуш написала в статье: «Доживем ли мы до того дня, когда польские власти признают, что враждебность к евреям была широко распространена среди поляков и что польское соучастие в Холокосте является историческим фактом?» «Стойкость, гостеприимство, храбрость и благородство поляков и, конечно же, якобы огромная помощь, оказанная евреям во время и сразу после войны, – это один мифов, который в течение многих десятилетий скармливали нам польские политики», – добавила она.

Маркуш рассказала «Oko.press», что полицейские спросили ее, собиралась ли она «оскорбить польский народ» своей статьей. Она ответила, что это не было ее намерением. Журналистка добавила, что она привыкла получать письма с угрозами, но что «это был первый раз, когда кто-то пожаловался в прокуратуру. Я считаю, что такие дела – пустая трата денег налогоплательщиков».

Рассказывая «Haaretz» о ее допросе, Маркуш не отступала от того, что она написала. «Я написала правду. Были поляки, причастные к Холокосту. Они предавали своих соседей-евреев и иногда даже убивали их. Это факт. Глупо, что мне приходится обсуждать это с полицией и что это может кого-то обидеть. Как можно обижаться на правду?» «Польская прокуратура не наказывает тех, кто поддерживает антисемитские настроения, но готова наказать журналиста? Это безумие!» – добавила она.

На вопрос, почему она так интересуется жизнью евреев в Польше, Маркуш ответила «Haaretz»: «Я на 100% полька. Мне просто очень интересно польское еврейство. Может быть, поэтому я не нравлюсь польским правым и польским политикам. В моем «Твиттере» всегда есть антисемитские комментарии от них, но я не стану меняться. Они меня не запугают», – добавила она.

Допрос прошел в преддверии вынесения 9 февраля знакового приговора двум известным польским историкам Холокоста по скандальному делу о клевете, которое подняло острые вопросы о свободе исследования проблемного прошлого Польши. Исследователи были соредакторами книги «Ночь без конца», в которой задокументированы случаи соучастия поляков в геноциде евреев во время немецкой оккупации в период Второй мировой войны.

Судебный процесс проходит в напряженной политической обстановке, и критики обвиняют националистическое правительство в попытке обелить историю Польши и препятствовать научному исследованию дел о коллаборационизме. Иерусалимский мемориал Холокоста Яд Вашем осудил дело против профессора Барбары Энгелькинг, председателя Польского международного совета Аушвица, и профессора Яна Грабовски из Университета Оттавы.

Иск подала племянница Эдуарда Малиновского, который во время войны был старостой деревни Малиново на северо-востоке Польши. В коротком отрывке в книге упоминается, что он мог быть замешан в убийстве немецкими солдатами 22 евреев. Истица утверждает, что староста на самом деле помогал евреям, и указывает на «упущения» и «методологические ошибки», которые нанесли ущерб репутации ее покойного дяди. Племянница требует компенсации в размере 100000 злотых (22000 евро или 27000 долларов) за нанесенный ущерб и официальных извинений в СМИ.

В 2018 году польское правительство приняло закон, запрещающий кому-либо упоминать о какой-либо ответственности польского народа или государства за преступления, совершенные нацистской Германией на территории Польши.

Шесть миллионов граждан Польши, в том числе три миллиона евреев, погибли в период с 1939 по 1945 год во время нацистской оккупации. Отношение поляков к своим еврейским соседям сильно различалось в то время, когда даже предложение еврею стакана воды могло быть смертным приговором. Было много случаев равнодушия, а иногда и жестокости по отношению к евреям, которые были задокументированы историками, но было также много историй о мужестве. Звание «Праведников народов мира» получили более 7000 поляков, что стало самым высоким показателем среди представителей разных стран.